каноны. У него большие глаза и брови дугой, борода завита, а на голове военная корона, вырезанная тонко и тщательно: Дарий требовал точности в деталях. Корона, как известно, была из золота и усыпана овальными драгоценными камнями.
Дарий поднял руку к крылатому богу, реющему над царём, а ногой попрал главного из своих врагов, Гаумату. Нога царя тяжело надавила на живот Гауматы, и тот скорчился от боли и унижения.
За спиной Дария стоят двое придворных. Они держат его лук и копьё. Лицом к царю, побеждённые и понурые, выстроились остальные восемь злополучных претендентов. Руки их связаны, а шеи стянуты общей верёвкой.
Но Дарий был предусмотрителен и, возможно, предполагал, что без надписи значение гордой картины будет потомкам непонятно. Он приказал остальную площадь стены заполнить надписью на трёх языках. На древнеперсидском — языке царя и двора, на аккадском (вавилонском) — языке государства, хотя и разгромленного, но настолько великого и известного, что язык его продолжал пользоваться признанием в Древней Персии, и, наконец, на эламском языке. И тут произошла накладка.
Только скульпторы окончили работу, каллиграфы выбили длинную надпись, как Дарий, который не сидел всё это время сложа руки в своём дворце, вернулся из очередного похода, победив скифского царя, «носившего остроконечную шапку». Последовал приказ: прибавить к разбитым царям и царя скифского.
Руководители работ всполошились. Уж не говоря о том, что работа, которую они завершили, была невероятно трудной, не говоря о том, что только что сняты леса и свёрнут лагерь и придётся снова свозить в степь рабочих и художников, — не говоря обо всём этом, скифского царя некуда было помещать на монументе. Всё свободное пространство было заполнено надписью.
Наверно, Дарий так и не узнал об этих трудностях. Деспоты не терпят возражений, и не исключено, что вопрос решался на более низком уровне. Снова потянулись к Бехистуну караваны, снова возводились грандиозные леса, и снова скульпторы, пользуясь привезёнными из столицы портретами скифа в высокой остроконечной шапке, принялись за работу. Пришлось срубить эламский текст и на его месте последним в цепи царей пристроить скифа. Барельеф получился более плоским, чем другие, но не беда: снизу разница была незаметна. А частично срубленную надпись выбили снова в другом месте.
Царь осмотрел монумент и остался доволен.
На всякий случай в надпись включили слова, запрещающие повреждение монумента под страхом сурового наказания. Но для того чтобы повредить монумент, до него нужно добраться, а это никому не под силу. Снизу же надпись ни за что не прочесть. И даже не узнать, что портить её не разрешает сам Дарий, царь царей и царь персов.
Шли годы. Умер Дарий, рухнула империя, погибли дворцы Персеполя, могучей столицы Ахеменидов. Забылись языки, надписи, но сам монумент остался нерушим, ибо он был вырублен на твёрдой и недоступной скале.
Караваны всё реже и реже проходили под скалой, армии всё реже останавливались у источника. И никто, ни один человек на свете, не умел читать клинописных текстов.
Накше-Рустам, гробницы Ахеменидских царей. Иран
Первым, обратившим внимание на клинопись, был итальянский путешественник, один из последних гуманистов Возрождения, Пьетро делла Валле. Путешествуя в XVII веке по Ближнему Востоку, он увидел клинописный текст и даже скопировал часть его в своей книге. После него многие путешественники видели такие знаки на забытых памятниках и гробницах, на обожжённых глиняных табличках, в изобилии встречающихся среди древних развалин. Наиболее известен из них Нибур, немецкий учёный, в 1760 году отправленный в числе других историков в экспедицию на Восток датским королём Фридрихом. Через год после начала путешествия все участники, кроме Нибура, умерли. Ему бы самое время испугаться и бежать домой, в Европу, но Нибур продолжал путешествие в одиночестве и ещё шесть лет ездил из страны в страну. Он издал книгу «Описание Аравии». Книга пользовалась громадной популярностью, выдержала множество изданий. Ведь автор её был первым учёным, посетившим места, где до него со времён крестоносцев не ступала нога европейца. А в Европе об этих полусказочных странах хотели знать — Европа стремилась на Восток. И неудивительно, что, отправившись в египетскую экспедицию, Наполеон Бонапарт взял книгу Нибура с собой и не расставался с этой энциклопедией Ближнего Востока. Нибур тоже писал о клинописных текстах и связывал их с развалинами Персеполя — древней столицы Персии, о которой говорили греческие авторы. Там, как и в развалинах Вавилона, и в других городах Двуречья, было найдено множество табличек с клинописью.
Первый шаг к раскрытию тайны клинописи сделал Георг Гротефенд, человек, которого вполне можно отнести к «гениям одной ночи». Долгая жизнь его внешне являет собой пример педантичности, а карьера — от помощника учителя гимназии до директора лицея — может служить образцом для поклонников «золотой середины». Даже научные начинания Гротефенда (он основал общество изучения немецкого языка и написал ряд статей по немецкой филологии) никогда не поднимались над средним уровнем подобных работ и были преданы забвению вскоре после своего появления на свет. И надо же было случиться, что Георг Гротефенд, когда ему стукнуло двадцать семь лет, поспорил с приятелями, что расшифрует загадочные клинописные значки, о которых столько говорят и пишут. Это случилось в 1802 году.
Гротефенд был человеком чрезвычайно ответственным и серьёзным. Если он обещал что-то сделать, он делал. И вот ему волей-неволей пришлось стать гением, потому что только гению было под силу за несколько дней решить, казалось бы, неразрешимую задачу. По нескольким плохо скопированным обрывкам клинописных текстов, не имея никакого представления о строе языка, не будучи даже твёрдо уверенным, что в его распоряжении надписи, а не орнаменты, не зная, изображают ли эти знаки буквы или понятия, как китайские иероглифы, — не зная ровным счётом ничего, Гротефенд установил, что надписи сделаны на древнеперсидском языке, что клинопись читается слева направо, а тексты, попавшие к нему, — надгробные надписи Дария и Ксеркса.
Выиграв пари, Гротефенд сделал об этом доклад в Геттингенской академии, который прошёл почти незамеченным, и вернулся к учительской работе и проблемам немецкой филологии.
В распоряжении Гротефенда были лишь маленькие обрывки надписей, и причём только на одном из основных языков клинописи — на древнеперсидском. Для того чтобы проверить его открытие и завершить составление древнеперсидского алфавита, нужен был длинный текст. Этим текстом оказалась надпись Бехистунского монумента. Она состоит из 515 строчек на древнеперсидском, 141 строчка на вавилонском и 650 строк на эламском языке. Но об этом ещё никто не знал…
После того как слухи о существовании монумента и большой клинописной
