Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
продвигали своих, боллитровых. На качество текста, как обычно, никто не смотрел, всех интересовала личность автора — правильный он человек или нет, с кем тусуется, кто у него папа с мамой, деда с бабой, и нет ли у него полезных связей.
В этом году жюри возглавляла персона не менее яркая, хотя и в другом смысле.
Марина Гулина писала фантастику еще в те суровые брутальные времена, когда считалось, что без мужского псевдонима не продашь томик с теткой в бронелифчике на обложке. Зато ее крыша была в серьезной ссоре с головою, и в любой момент с громким «куку, мой мальчик» могла отчалить в политические эмпиреи.
Почти десять лет Гулина и лично, и в сетях всем подряд рассказывала, что отважно сражается на баррикадах за свободу своего маленького, но гордого демократического народа, и клеймила «русских империалистов» и «кровавую Москву». Но при этом она сидела в той же самой Москве, в уютной редакции журнала «Искусство», где не было никаких баррикад, зато имелась хорошая зарплата от явно империалистического холдинга.
— Наше жюри — это наша гордость, — продолжал вещать круглолицый организатор то ли на Ш, то ли на Щ; звали его, насколько я помнил, Сергеем. — Наш жемчуг в навозной куче! Наши небелые вороны и негадкие лебеди, так сказать!
Гулина слушала эти двусмысленные похвалы, и сморщенное темное лицо ее, похожее на огромную черносливину, становилось все более довольным и одновременно все более злобным.
Меня же начало клонить в сон, и я потянулся к украшавшей стол бутылке с минералкой.
Но про нее пришлось забыть, поскольку Сергей Щ. покончил с жюри и начал представлять номинантов.
— Лев Горький, настоящее имя в современной литературе, — уныло забухтел он. — Осмелюсь сказать, что даже три имени, так сказать…
Я натянуто улыбнулся — о боже, и этот туда же, недалеко ушел от сетевых остряков.
Ухерину представили как «мастера этнического хоррора», на что она громогласно рассмеялась. Неизвестно зачем явившиеся на мероприятие журналисты, все две с половиной штуки, вздрогнули и проснулись.
Первый из скромных молодых фантастов оказался Робертом Квахом, автором космической оперы «Лохматый червекопатель неба "Адмирал Червякидзе"» — имя и название я где-то слышал. Второго, обладателя роскошной рыжей бороды, поименовали Владимиром Кашкиным, а вот текст его представить не успели.
— Подождите, — неожиданно влезла Гулина. — Владимир Кашкин? Мы не ослышались?
Себя она именовала во множественном числе, видимо, ради наслаждения селюковой манией величия.
— Точно так, — отозвался Сергей Щ.
На меня никто не обращал внимания, и поэтому я завладел наконец вожделенной бутылочкой.
— Тогда ноги нашей не будет в вашей премии! — рявкнула председатель жюри. — Мы уходим!
Журналисты проснулись окончательно, я едва не подавился газированной водичкой, Алкогонов перестал фотографировать на смартфон.
— Почему же? — Сергей Щ., судя по растерянно моргавшей личности, тоже ничего не понимал.
— Но как же! — Гулина поднялась во весь невеликий рост, метр с бейсболкой, и ткнула пальцем куда-то в рыжую бороду Кашкина. — Этот как бы писатель отметился в «Форпосте», и мы после такого его текст даже в руки не возьмем! Нас немедленно стошнит!
«Форпостом» именовалась литературная ОПГ монархическо-православной направленности, возглавлял которую писатель Володин, целый доктор исторических наук и спец по эпохе Ивана Грозного, прозванного за лютость Васильевичем. Людьми володинцы вопреки идеологии были мирными, язычников не жгли, в крестовые походы на либеральных литераторов не ходили, затевали семинары, выпускали какие-то свои сборники и вручали сами себе медали с грамотками.
Имелась у них и своя конференция, куда, по слухам, заманивали молодых переводчиц, и там развращали их православно-монархическими речами под винишко и ликеры, но я сам свечку не держал, поэтому не был уверен, что так все и обстояло.
— Марина, ну не надо… — вмешался Алкогонов.
— Надо, Володя! — отрезала Гулина. — В то время как имперский режим творит зло! Невинные люди страдают! Эти так называемые писатели восхваляют палачей прошлого! Возносят то, чего мы должны стыдиться! Вот мы сами на баррикадах уже пятнадцать лет!
Я почти увидел, как воспарила над седовато-черной прической призрачная крыша, и по комнате разнеслось отчетливое «ку-ку, мой мальчик». Мне стало невероятно стыдно, захотелось куда угодно, во вчерашний кабак или даже в кабинет к Борису Борисовичу, лишь бы не видеть разгорающегося скандала.
Глуп тот, кто приидет на совет нечестивых! Грехи его беззаконно возопиют к небу! Волчец и тернии покроют поле его, и повянут пажити его, и саранча пожрет то, что взращивал он потом и кровью.
Пророкам израилевым было легче — в их времена литературных премий не было.
А если бы были?
Позвали бы в жюри первосвященника иудейского, каких-нибудь старейшин и книжников, и сели бы они рядить, кто круче жгёт глаголом — Амос, Малахия или Захария… Победителю приз — прилюдное сожжение, а до него — возможность проповедовать перед всем Вавилоном, повергать идолов, восхвалять бога истинного и грозить карами ужасными царям и государствам.
Пожег ты немного словом, а теперь пожгут тебя делом, так сказать… тьфу ты, уже сам заговорил как Щ.
Хотя и книжники со священниками тоже бы не стали смотреть на тексты, они бы вспомнили, кто правильный человек, кто нет, у кого предки до праотца Авраама, и у кого есть полезные связи при дворце и сундук с золотыми слитками… Эх, нет ничего нового под солнцем, и суета сует суете в суету всяческую суету вот уже много суетливых тысячелетий.
— А вы чего молчите, языки в задницу втянули?! — продолжала бесноваться Гулина. — Неужели вам не стыдно сидеть рядом с этим существом?!
Кашкин то бледнел, то краснел, губы его тряслись, рот то открывался, то закрывался. Журналисты облизывались, словно коты, унюхавшие кучу рыбьих голов, у Сергея Щ. был вид человека, на всех парах мчащегося на встречу с сердечным приступом.
— Вот ты, Лев! — Гулина ткнула в меня острым, будто заточенным пальцем. — Стыдись!
Если эта гарпия и эриния в одном флаконе узнает, что я просто общался с Борисом Борисовичем… Какая там премия «Горизонтальные новинки»? Она сожжет меня на костре, и для этого не побрезгует взять пару уроков у православных монархистов и католических инквизиторов!
— В-вы, в-вы — злая женщина! — обрел наконец голос Кашкин, после чего вскочил.
— Мы справедливые!! А ты — махровый реакционер и черносотенец! Антисемит! Проваливай к своим фантастам! Пишите там про доброго царя и прекрасного Сталина!
Ухерина вновь громогласно расхохоталась и закрыла лицо руками.
Алкогонов, уже никого не стесняясь, вытащил из кармана маленькую фляжку с коньяком и присосался к ней. Заметил мой умоляющий взгляд, но только головой покачал — мол, ты в президиуме, братец, так что терпи
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
