кликнул царевич слуг и приказал им глаз с девушки не спускать. На случай, если она потихоньку бежать захочет, самому верному велел схватить её и к нему привести. Вот до чего царевич полюбил её!
Так и было. Вышла Тухкимус из царёва дома, а на неё со всех сторон царские слуги смотрят. Побежала она в сад, тут её верный слуга схватить хотел, да она выскользнула и убежала. А у него в руке один только чепец её остался.
Пришёл слуга к царевичу с чепцом, а Тухкимус уже к камню большому вернулась, сняла с себя платье звёздное, коня отпустила, за печку вернулась, щёки золой измазала и сидит, тихая, смирная.
Заявились гордые сёстры её, злые-презлые, что царевич на них внимания не обратил, а Тухкимус их и спрашивает:
— Расскажите, сестрички, что на пиру было?
Сёстры ей ответили:
— Эх ты, замарашка, ничего-то ты не видела, ничего-то ты не знаешь! Была там девушка неземной красоты! Царевич от неё без ума: на шаг не отходил, глаз с неё не спускал.
Тухкимус боялась, как бы её не узнали, потому и спросила:
— Послушайте, сестрички, уж не я ли там была?
Засмеялись чванливые сёстры:
— Ах ты, грязнуля, сажей разукрашенная! Да ты что, в своём ли уме?
На другой день у царя другой пир — больше прежнего, богаче вчерашнего. Ждёт царевич — может, красавица в медных одеждах на медном коне опять к нему в гости пожалует. Стал обряжаться, воды спросил в рукомойник.
Позвали сёстры Тухкимус:
— Иди, пугало огородное, воды в рукомойник царскому сыну налей! Не по нашим рукам дело это, а по твоим, мужицким, грубым!
Как вышла девушка из-за печки, в золе, в саже, так царёв сын даже вздрогнул:
— Ах ты, — говорит, — чумичка, страхолюдина! Неужто в царском дворце некому с человечьим лицом воды подать?
Ничего не сказала Тухкимус. Дождалась, когда все на пир ушли, и пошла в лес. Ударила палкой трижды крест-накрест по камню большому, и перед ней появились три ушата. В первом — умылась, из второго платье взяла — лунное, серебром светящееся, из третьего коня в серебряной сбруе, с шерстью серебристой вывела, вскочила на него — и во дворец!
А царевич у крыльца уж стоял. Увидел издали, навстречу побежал, рад-радёшенек! Целый день не отходил, глаз с неё не спускал.
Наконец осмелел, спрашивает:
— Сестра моя прекрасная, из какого города ты приехала-прибыла?
Говорит ему Тухкимус:
— Город мой известный — Чумичинском его зовут, Страхолюдском прозывают.
Задумался царёв сын, удивился: что-то о таких городах он и слыхом не слыхал!
Ничего не сказал царевич. А потом кликнул слугу, приказал ему у порога топором щель вырубить. Как стала Тухкимус из царёва дома выходить, так застрял у неё каблучок серебряный в той щели, и убежала она без туфельки.
Упорхнула птица, нет её.
Сложила лунное платье в первый ушат, отпустила коня и вернулась за печку, лицо золой и сажей вымазала.
Пришли старшие сёстры, шипят, ругаются:
— Опять царевич на нас и не глянул даже. Всё на красавицу свою глядел, насмотреться не мог!
А Тухкимус спрашивает:
— Уж не на меня ли та красавица похожа?
— Хо-хо-хо! — засмеялись сёстры. — Не с ума ли ты сошла, Тухкимус? Не смеши людей, помалкивай. Там красавица была лунная, а не девка презренная!
А царевич стонет, плачет: исчезла его любимая. Успокоиться не может. Видит царь — убивается его сын от любви, от горя. В третий раз пир устраивает.
Опять сёстры гордые с утра засобирались, наряжаться стали. Где там им воды в рукомойник налить, не до того было! Если в третий раз царёв сын их не приметит, значит, век им быть в услужении. Послали они за водой Тухкимус:
— Иди, — говорят, — мужичка! Нищенка! Да спасибо скажи, что за водой посылаем, — всё ж легче, чем в свинарнике рыться!
Увидал её царевич, в саже вымазанную, золой испачканную, вздрогнул.
— Люди добрые, — говорит, — неужто во дворце человека не найдётся, кроме запечницы такой, чтобы воды принести! — и в сердцах даже ремнём её стеганул.
Пошли сёстры старшие на пир, а Тухкимус велели дома, за печкой, сидеть. Только дверь за собой закрыли, каблучками по дорожке протопали, выбралась Тухкимус из-за печи — и в лес. Пришла к камню большому, ударила по нему трижды крест-накрест палкой, и появились перед ней три ушата. В первом она умылась, во втором оделась, из третьего коня вывела, вскочила на него и поскакала во дворец.
Стоит царёв сын у крыльца, не дождётся любимой своей. А она уже скачет. Только глянул царевич — обомлел: едет ко дворцу красавица, платье на ней из чистого золота, конь под ней словно золото — золотой шерстью, золотой сбруей горит, сверкает.
Упал перед ней царевич на колени и говорит:
— Откуда ты, красавица нездешняя, небывалая?
А она отвечает:
— Я из города не дальнего, не близкого — Ремнём-битова!
Ничего не понял царевич. За ней шёл, глаз своих от красавицы не отрывал. Вот уже день прошёл и вечер кончается, а царевич ни жив ни мёртв, горюет, отцу жалуется:
— Батюшка царь-государь, пробьёт час, и опять исчезнет моя любимая! И тогда уж не найти её больше, не увидать! Помоги мне, царь-отец!
Пожалел сына царь, приказал слуге ручку у дверей смолой вымазать. Как настало время Тухкимус за печь идти, пошла она из дворца, за ручку взялась, рукавичка-то золотая у неё к двери и пристала.
Едва утро настало, слуги царские указ объявили: всем, всем, всем девушкам-невестам во дворец явиться — медный чепец, серебряную туфельку и рукавичку золотую примерять.
День проходит — меряют, никому не впору ни чепец, ни туфелька, ни рукавичка. Ни медная, ни серебряная, ни золотая. Другой день проходит, третий… Никому в государстве не подошли. Загрустил царевич, затосковал.
Тут старшие сёстры и решили царевича развеселить и тем царскую милость к себе вызвать. Прибежали к царю, наперебой говорят:
— Ваше величество, царь-государь! Мы способны царевича от безнадёжной любви излечить, утешить, развеселить так, что он смеяться будет!
Царь говорит:
— Он у меня сын единственный, я вас за то по-царски награжу. Та из вас, что ему приглянется, женой его станет, а другой половину царства отдам!
Побежали сёстры в избу, вытащили из-за печи Тухкимус, к царю потащили. А она идти не хочет, вырывается.
Тащат её сёстры, смеются, потешаются:
— Иди, красавица чумазая, пугало огородное, замарашка чумичная! Мы тебя во дворец ведём, царю показывать, царевичу в невесты сулить!
Привели Тухкимус во дворец. Как вошла она, так все с хохоту покатились. И даже царёв сын
