для перевозки работ скульптора.
Платон был очень занят. Мотался по Европе с одного аукциона на другой. Но на открытие выставки прилетел в Москву. Потому что гости были один важнее другого. Упускать такой момент завести связи было нельзя. Платон и не упустил, фотографируясь с важными шишками, раздавая интервью прессе и отпуская щедрые комплименты скульптору. Вот только Адель он упустил. Гопника он видел всего один раз, за несколько часов до открытия, когда грузовики один за другим доставляли скульптуры. Платон подошел к жене, чтобы поцеловать ее и поздороваться. Адель мило беседовала с неандертальцем и едва обратила внимание на мужа. Лишь представила их друг другу.
— Знакомься, Платон, это Дмитрий. Он владелец компании, которая перевозит наши скульптуры. Лично приехал, чтобы проследить за разгрузкой.
— Как никак шедевры, — улыбнулся гопник. — Не каждый день такое возим. Вот сфоткаться хочу. Чтоб пацаны заценили, — он зажал в грубой лапище телефон, прижался к Адель, которая стояла возле уже разгруженных скульптур, и щелкнул затвором камеры. — Типа культура там, духовность, туда-сюда, все дела! — хмыкнул он. — Не все ж жратву с мебелями возить.
Платон тогда едва сдержался. Культура и типа духовность. Хорошо хоть пальцы веером не распушил.
— Наслаждайтесь, — Платон растянул губы в вымученной улыбке и ушел в свой кабинет.
Если бы он знал, какую роль в его жизни сыграет этот «туда-сюда культура», то, наверное, сразу бы его придушил.
Надя зябко поёжилась, вытянула рукава свитера до пальцев и взяла кофе обеими руками. Бежевый свитер натянулся на груди. Платон машинально отметил, что грудь неплохая, хоть и маленькая. Ну хоть что-то хорошее, и на том спасибо. Но этот жест поразил его. Такая серая мышка, девочка из маленького городка. Ксюша-Ксюша-Ксюша, юбочка из плюша, а жест слишком нервозный, аристократичный даже. Как-то он не вязался с общим обликом. Платон, как художник, привык подмечать такие мелочи. И руки изящной формы. Пальцы нервные. Такие бывают у музыкантов.
Надя сделала глоток, глядя мимо него. И в этот момент выключился свет. Кофейня погрузилась в кромешную тьму. Официанты забегали между столиками, расставляя свечи.
— Извините за неудобство! Сейчас всё починим, — официант, который принес кофе, зажег желтую свечу и поставил ее рядом с Надей.
И вдруг в золотистом блике свечи, посреди бархатной тьмы, Платон на миг увидел другую Надю: худое, измученное лицо, небрежно поднятые вверх волосы, упавшие на щеки пряди, тонкие руки, судорожно сжимающие чашку. Золотой профиль в полной темноте. Перед ним сидела Адель. Но не его жена, а Адель Блох с картины Климта! У Нади был ее нерв, привычка дергать шеей и слегка сводить лопатки. Ее странное выражение лица, которое многие не понимали. Искусствоведы, арт-дилеры, художники безуспешно пытались разгадать, что чувствовала эта женщина.
Платон понимал. Память о сломанных крыльях — вот что это было. Печальная история в прошлом. У Нади и золотой Адели одну жизнь назад были крылья, сотканные из любви мужчины. Предательство любимого сломало их. Но осталась память тела. И холод в спине, которая больше не была прикрыта крыльями.
Платона всегда притягивали женщины со сломанными крыльями. Когда-то такой он увидел Клаву — девочку из провинции, которая сама пробивала себе дорогу. Ей никто не помогал. На первом свидании Платон пригласил ее в ресторан. Она ела степенно и медленно. Но он привык подмечать мелочи. Он видел, чего ей стоила эта медлительность. Ее руки дрожали от нетерпения. Он пошел в туалет, чтобы не смущать ее. И, стоя за углом, видел, как жадно она набросилась на еду, едва он скрылся из поля зрения.
У нее была какая то мутная история с отчимом. Она никогда не ездила домой, не звонила матери и не рассказывала о семье. Платон понимал, что эта тема — скрытая боль. При любых расспросах по ее лицу пробегала темная тень. И Платон принял это за сломанные крылья. Но у Клавы они просто сложились, ожидая своего часа. И после замужества два крепких черных крыла развернулись за ее спиной. Поэтому он так и не смог написать ее портрет. Любовь к демонам — отдельная тема. Она была у Врубеля, который всю жизнь их рисовал. Платон не любил ни Врубеля, ни демонов. Потому что с детства был с ними знаком.
Жесткий и непримиримый отец Платона полностью подавлял его мать — тихую, нежную и очень утонченную натуру. Поэтому Платон жестко конфликтовал с отцом, защищая мать. В десять лет по настоянию отца он начал посещать психолога. Психолог рассказал маленькому Платону про Эдипов комплекс: ненависть к отцу и любовь к матери. Отец жил своей жизнью и менял любовниц, как перчатки. Он искал вдохновения. А его мать искала любви и покоя. День ее смерти Платон запомнил навсегда.
Она приготовила завтрак, сложила белье в шкафу, собрала его в школу. Платону было одиннадцать лет. И вдруг прижала его к себе и прошептала:
— Прости меня, сынок!
— За что? — не понял Платон.
Она не ответила. Он ушел в школу. Два урока все думал о ее странной фразе, не выдержал и побежал домой. Мать лежала в ванной. Он навсегда запомнил ее тонкую, безвольно свесившуюся с края ванны руку с перерезанными венами. А за спиной торчали обломки высохших и сломанных крыльев.
После этого Платон впервые увидел Адель Климта и сразу узнал это выражение лица женщины, которую разлюбили, которая потеряла крылья. С тех пор он начал искать это в женщинах. С Клавой он ошибся, да. Она запутала его своей любовью к картине, когда сказала, что тоже помешана на ней. Картина Климта стала своего рода паролем, с помощью которого Платон безошибочно узнавал тех, кто потерял самое важное в жизни: чью-то любовь. Кто знал, что такое полет и падение в пропасть.
Поэтому за картину так дрались арт-дилеры и коллекционеры. Обычная публика не понимала этого безумия. Клава понимала. Поэтому она стала Аделью. А Платон стал ее мужем. Позже он сообразил, что Клава просто воспользовалась ситуацией. Сказала ему то, что он хотел услышать. Но сейчас ошибки быть не могло. Надя была такой же, как его мать и золотая Адель Климта.
Фердинанд Блох, муж золотой Адели с картины Климта, богатый еврейский торговец из Вены плохо разбирался в искусстве. Зато хорошо понимал в жизни и интригах. Его жена утонченная Адель, которую выдали за него замуж по шиддеху — сватовству — едва терпела его грубую натуру. Поэтому и завела модный салон, в котором бывали известные художники и литераторы. Яркая и необычная, она влюбляла в себя мужчин с первого взгляда,
