Возле меня затормозила машина. Герман Ужасный собственной персоной!
Я ускорила шаг. Не хотелось, чтобы он видел, как я реву. Как бы ни была я зла, понимала, — виновата сама.
— Садись в машину, — опустив стекло, приказал он.
— Катись к чёрту!
Пошла быстрее. Было бы куда — свернула бы. Но до ближайшего поворота пилить и пилить. Герман медленно ехал рядом. Это действовало на нервы. В конечном итоге ему, похоже, надоело. Обогнав меня, он остановил внедорожник и вышел из него. Преградил мне путь.
— Пусти! — процедила, когда он взял меня за плечи.
Вывернуться не удалось. Крепко держа, Вишневский подвёл меня к машине и втолкнул в салон, на водительское кресло.
— Шевелись, — пихнул под задницу.
Пришлось перебраться на соседнее. Усевшись, я глянула на него волком. Чувствовала, как дрожит подбородок, а на глазах набухают слёзы.
— Мне нужна эта работа, — бестолково сказала я. — Тебе легче от того, что ты сделал? Мстишь?
— На кой мне тебе мстить? — он тронул машину с места.
Я смотрела на него, пытаясь взять в толк, что это, если не месть.
— Можешь считать, что тебя настигла справедливость.
Я фыркнула сквозь слёзы. Не говорить же ему, что я была бы рада, если б меня настигла справедливость. Только справедливость таких, как я, обходит стороной. Если он решил возомнить себя вершителем правосудия, неплохо было бы сперва вернуть моему брату хотя бы одного из родителей, а меня определить в какой-нибудь, пусть даже плохенький колледж. Конечно, с учёбой у меня всегда не ладилось, но это не значит, что я безнадёжная, ни на что не способная тупица.
Пока мы ехали, я ещё сильнее расковыряла дырку в кармане. Остановилась, только когда в неё провалились две из трёх болтающихся у пальцев монетки. Мы как раз проезжали торговый центр на площади, и я с тоской проводила его взглядом.
— Мне нужны деньги, — стараясь, чтобы это прозвучало примирительно, сказала я. Кажется, получилось. Не примирительно, скорее жалостно, но какая разница?
— Разве у тебя нет денег? — с издёвкой в ответ.
Я снова фыркнула. Расстегнула куртку. Герман покосился на меня. Открыв внутренний карман, я положила на приборную панель перед ним несколько купюр. Странно было, что в бумажнике нашлись только наличные. Ни одной карточки. Хотя нет, одна там всё-таки была. Правда, не банковская.
— И что это?
— Деньги, разве не видишь?
— Вижу, — не отрываясь от дороги, он неспешным движением взял купюры и, пересчитав, хмыкнул.
— Тут всё, что было. — Я разозлилась.
Не могла понять его усмешку, его мысли, и это заставляло меня каждую секунду быть настороже. Как оказалось, не зря.
— Было в три раза больше, — он убрал деньги в карман пиджака.
— Неправда, — во рту вдруг пересохло.
Он знал, что это неправда, но когда повернулся, когда я наткнулась на его взгляд, ничто и намёком не говорило, что он шутит.
— Я отдала тебе всё! — вскрикнула в бессильной ярости.
— Не всё. Денег было больше, Ника, но ты могла бы оставить их себе. Мне нужны не деньги.
Прикрыв глаза, я заставила себя успокоиться. Он специально. Специально, чёрт его за ногу!
По лицу снова побежали слёзы: от собственного бессилия, от никчёмности и, что уж, от обиды на жизнь. Мимо, по обочине, прошли две девушки примерно моего возраста. Хорошо одетые, с фирменными пакетами в руках. Я поймала себя на том, что выдернула из куртки клочок синтепона. Надо сегодня же зашить дырку. И ещё другую, на лифчике, а заодно и укоротить растянувшиеся бретельки. Только это потом. Если я не дам Лёне денег, он заберёт Платошку. Совсем не потому, что он ему нужен, а чтобы показать мне, что он может это сделать. И чтобы получить своё. Потому что этот подонок знает, я вывернусь, но брата ему не отдам.
— А нам нужен дом, — ответила, не глядя на Германа. — И гарантии. Я не воровка, Герман. Но иногда жизнь не оставляет выбора.
— И чем же она заставила тебя выбрать мой бумажник? — он продолжал усмехаться.
— Тем, что моему брату нужна одежда, — решительно повернулась к нему. — И детство. Я обещала Платону сводить его на батут с зарплаты. А Лёня…
Осеклась. Зачем ему знать, что в день, когда он приехал на заправку, я как раз получила деньги. Старший брат пришёл буквально через двадцать минут после этого. Зажал меня в подсобке и заставил отдать ему всё. Вернее, почти всё, если оставшиеся у меня пятьсот рублей можно брать в расчёт. Нужно было скинуться на подарок для воспитательницы в детском саду, купить Платошке новый спортивный костюм, кроссовки и курточку, выполнить своё обещание, а у меня было пятьсот рублей и три монетки, две из которых сейчас болтались в синтепоне подкладки. И это не говоря о средствах личной гигиены для себя самой. Последнюю прокладку я использовала в прошлом месяце, шампуня оставалось на дне. Справедливость. Да пошёл он к чёрту со своей справедливостью!
Я шмыгнула носом, отвернулась к окну.
— Будешь работать у меня, — услышала я.
Медленно повернулась обратно.
— Кем? Личным оруженосцем? Пушку за тобой таскать предлагаешь?
— С этим я справлюсь сам, — он сбросил скорость. Прижал внедорожник к бордюру и остановился возле кофейни, предлагающей на вынос кофе и ягодные пироги. — А вот твои оладьи мне понравились.
Взгляд его изменился, когда из кофейни вышла молодая женщина, держащая за руку девочку лет пяти-шести. Задумчиво он посмотрел им вслед. Я тоже смотрела на них, стараясь понять, что привлекло его внимание, но не заметила ничего необычного.
— Но денег ты не получишь. Я куплю твоему брату одежду.
— Мне нужны деньги, — с яростью, отчаянием и ещё незнамо чем.
Я ведь идиотка! Господи, почему я такая идиотка?! Что я хотела доказать, отдав ему наличные из бумажника?!
— Только что ты сказала, что хотела купить вещи для брата. Я готов помочь тебе с этим. Теперь ты говоришь, что тебе нужны деньги. Зачем?
— Тампоны себе хочу купить, — выплюнула и рванула ручку, собираясь выйти из машины. Дверь оказалась заблокирована.
Герман помолчал секунд десять. Вытащил из кармана деньги, которые я ему вернула и, отсчитав несколько купюр, свернул в четыре раза. Я не успела опомниться. Почувствовала прикосновение к боку. Сукин сын задрал мой свитер и засунул деньги за пояс джинсов.
— Аванс, — хлопнул по ноге.
Затем отстегнул ремень и разблокировал дверь со своей стороны. Моя так и осталась закрытой.
— Будешь кофе?
— Только если он не будет вычтен из моей зарплаты, — сарказм был таким же бессильным, как и я сама. Германа это, похоже, повеселило.
