Книга Василиск - Борис Петров

Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33

свитой остались. Оглашено это было как забота о народе, но злые языки поговаривали, что епископ не разрешил ему покинуть город, и что даже есть указ пресекать все попытки бургомистра или его семьи, членами которой были не только прямые родственники, но и ростовщики и часть предводителей дворянства. Все они вынуждены были запереться в своем роскошном доме как в темнице, выходя на публику только лишь для того, чтобы огласить новый призыв к искуплению вины от епископа. Было довольно забавным, что непосредственный исполнитель воли епископа, а именно отец Довжик и его приближенные, всячески игнорировали эти мероприятия, оставаясь в стороне, так лучше чувствовалось настроение толпы.

Госпиталь давал надежду людям, несмотря на то, что почти все, кто обратился, или кого привели, или принесли после чумных рейдов по трущобам, умирали. Герр Штейн скрупулезно вел подсчет прибывших и убывших. Итог был практически один — в телегу и на край города, где заканчивалась сточная канава, и был организован общегородской могильник. Герр Штейн настаивал на том, чтобы трупы сжигали, но всеобщая апатия и близость смерти довлела над добровольными санитарами, бросившими работу на остановившихся мануфактурах и пришедших помогать по велению сердца, или по иной причине, которую они даже и не старались понять; и это довлеющее чувство известного всем исхода заставляло их бросать трупы вдоль канавы, отмечая каждый заезд изрядной дозой спиртного.

Аптекарь не осуждал их. Да и имел ли он право? Столкнувшись поначалу один на один с потоком больных, они с Анной валились с ног, не успевая даже менять ушедших с убогих коек на новых. В таких условиях нельзя было говорить хоть о малейшем прогрессе в лечении, которое аптекарь представлял себе довольно смутно, но это была надежда, та надежда, которую не могла дать ни власть, ни церковь, со своими пустыми проповедями о всепоглощающем грехе.

Постепенно им стали помогать братья, матери ушедших мужей, дочерей, отцов. Старые печи булочной здорово выручали в простом приготовлении пищи, разогреве воды, но стены буквально трещали, не в состоянии вместить в себя всех желающих. Многие уходили умирать домой, чувствуя свой скорый исход, а исход был почти у всех одинаковый. Первые недели это пугало Анну так, что она по полдня теряла речь, но скоро душа закостенела, глаза привыкли видеть перекошенные ужасом лица умирающих, слышать крики о помощи, останавливать буйных, связывая с помощью поддатых санитаров обезумевшего от агонии и видений больного, слепого с вытянутыми вперед костлявыми руками и норовившего схватить тебя и до последнего вздоха твердить: «Я видел его, он среди нас. Могучий, властный, Великий Змей придет и за вами, за всеми вами! Беги!».

Герр Штейн поначалу записывал самые выдающиеся видения, но обнаружив, что все они говорили практически об одном и том же, перестал, тщетно пытаясь обнаружить хоть какую-либо связь. Так бредили и бедняки, и мещане, и люди богатого сословья, а может действительно дьявол?

Негласный контроль над госпиталем вела церковь, точнее отец Довжик, распорядился организовать приют для страждущих в одном из самых больших костелов. Герр Штейн сначала сопротивлялся, не желая быть зависимым от своего давнего противника, но необходимость была превыше слабых человеческих чувств. Тем более, что требовалось как можно скорее изолировать исцеленных от новоприбывших.

«Да, ему это удалось! Только человек истинной веры способен на это!»

Отец Альтман отложил перо и прочитал последнюю запись. Получалось слишком поэтично, это был уже не дневник, который он по сану не имел права вести, но это была уже и не хроника, которую он так старательно пытался воссоздать каждую ночь при свете огарка свечи в своей маленькой комнатке.

Отец Альтман решился было вырвать только что написанное, чтобы успокоить колеблющуюся душу, но ЛИШЬ безвольно опустился на пол, обхватив голову тонкими руками.

— Что со мной происходит, Господи? Разве не прав я, вверяя себя в руки твои, дабы вытащить на свет суда твоего врагов твоих?

В голове его стучали медным звоном беспорядочные мысли, словно густой вязкий туман окутал его всего, входя в него и заполняя.

Начинало светать, свеча уже давно прогорела, отец Альтман, раскачиваясь в тяжелом бреду, в полутьме сна встречал рассвет.

Красный бархат величественного дивана отливал багровым закатом при свете множества разбросанных по разным углам тусклых ламп. В этом подрагивающем от преклонения свете диван был воистину величествен.

Занимая чуть менее половины дивана столь же величественно и даже с некоторым снисходительным презрением к окружающему, развалился большой серый кот, который делал вид, что дремлет, но выдавал себя блеском больших задумчивых глаз.

Отец Довжик вяло перебирал бумажки на столе, стараясь занять себя огромной кучей доносов, обращений достопочтенных граждан и бесчисленными отчетами осведомителей. Все это было настолько скучно и утомительно, что у него начинала болеть голова. В каждом втором доносе напрямую указывали на происки дьявола, а косвенно и во всех документах, согласно выбранной епископом линии, о чем отец Довжик неделю назад сообщил на общегородском собрании, на которое собрался почти весь город, заполонив своими пустыми глазами всю площадь, все улицы, крыши домов — отовсюду он видел только пустоту. Даже стоявший рядом бургомистр полностью олицетворял свой город: «Болван!» — проговорил про себя отец Довжик, вспоминая пустые глаза бургомистра, растворяющие в себе любую Мысль.

Кот потянулся и издал урчащее мяу, приглашая хозяина отложить всю эту скукоту. Отец Довжик кивнул коту, и запустил в него одним из принесенных свитков с очередным доносом. Кот лениво посмотрел на упавший на него свиток и не соизволил даже стряхнуть его с себя, оставшись в той же невообразимой для человека позе, которую могут принимать только кошки, сломленные обильным ужином и собственной леностью.

— Ты безусловно прав, Сократ, — отец Довжик внимательно посмотрел на кота, который уже перестал делать вид, что дремлет, а, услышав свое имя и одобрительные нотки в голосе, живо навострил уши, смотря во все глаза на хозяина. — Да, Сократ, но что я могу сделать? Каждый в городе норовит сообщить, что видел дьявола, причем каждый второй пишет имя и адрес его, но каждый из них, насобирав пару монет, бежит к нему в надежде получить чудодейственное снадобье.

Кот встал, выгнул спину и с довольной мордой запустил когти в бархатную обивку, но не более дозволенного, чуть проткнув ее. В этом он был продолжением своего хозяина, не отступавшего от линии церкви, но и не терявшего лицо, проявляя оппозиционность когда надо и сколько надо. В нем чувствовался большой потенциал политика, что немало настораживало епископа, который небезосновательно считал его претендентом на свое место.

С краю

Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33