Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
индустрии», – и это назначение напоминало самое первое в моей комсомольской карьере: всех, кого туда посылали в последние годы, потом «награждали» партийными выговорами.
На комбинате меня встретил огромный рабочий коллектив – хороший, но очень непростой: профессионалы высокой квалификации, которые знали цену своему труду. Несколько из моих ткачих имели звание Героя Социалистического Труда, правительственные ордена и медали, одна из них была членом бюро обкома партии, другая – депутатом Верховного Совета СССР. А инженерно-технический состав считался настолько сильным, что наших специалистов приглашали на другие предприятия в Азербайджане, когда местные инженеры не справлялись с монтажом новой техники или настройкой высокотехнологичного оборудования. И тут перед ними я – новый молодой парторг, присланный из горкома. Поначалу я чувствовал к себе настороженное внимание: «Что он будет делать? Поведет себя как большой начальник? Или станет нашим?»
У меня было хорошее стартовое преимущество, ведь я более двух лет проработал там электриком. Я знал многих сотрудников, понимал особенности работы, имел представление о технологии. Без глубокого знания производства симпатии коллектива завоевать невозможно независимо от того, какую должность ты занимаешь. С другой стороны, совершенно недопустимо в погоне за симпатиями заигрывать с рабочими, изображая «своего парня». Думаю, это и стало основной проблемой моего предшественника.
Добротное инженерное образование в сочетании с опытом, полученным за время трудовой деятельности на рабочих должностях, позволили мне очень быстро вписаться в коллектив и установить хорошие и прочные деловые отношения как с рабочими, так и с инженерно-техническим персоналом.
Словом, работать мне было интересно.
Здесь я приобрел новые знания и навыки, которые в будущем мне очень пригодились. Я научился лучше понимать коллективную психологию людей, причем людей из незнакомой мне социальной среды, научился правильно вести себя с ними. В отличие от комбината бытового обслуживания, на котором я когда-то начинал свою комсомольскую карьеру, тут коллектив объединяло мощное чувство локтя: каждое утро все идут через одну и ту же проходную, все друг друга знают и вместе болеют за общий результат.
Я не верю в классовую теорию, но видел и знаю: несмотря на все внутренние противоречия, рабочая солидарность существует. Наверное, это то, что в нынешнее время психологи называют «корпоративной солидарностью». Чувство единения с коллективом наделяет каждого его участника дополнительной силой. В Карабахе эта сила проявила себя в полной мере очень скоро – когда возникло и моментально набрало мощь карабахское движение.
Часть II
Карабах
Глава 5
Начало освободительного движения
Сбор подписей за воссоединение с Арменией
Началось все осенью 1987 года с мирных и законных действий: со сбора подписей под обращением в ЦК КПСС, Горбачеву, с просьбой о передаче Нагорно-Карабахской автономной области из состава Азербайджана в состав Армении. Когда-то такой же точно процесс – сбор подписей и обращение в ЦК – случился при Хрущёве, во время оттепели 1966–1967 годов, и был жестоко подавлен властями. Но в этот раз ситуация кардинально отличалась от предыдущей: не мы вдруг начали требовать перемен, а перемены сами ворвались в нашу жизнь. Ворвались стремительно, вместе с лозунгами «демократия», «перестройка», «гласность». Оказалось, что можно говорить обо всем, что наболело, и впервые за многие десятилетия у нас появилась вера, что мы, обычные люди, можем влиять на происходящее.
Это был невероятно интересный и наполненный надеждами период. Шел I Съезд народных депутатов СССР, и люди по всей стране следили за его трансляцией, не отрываясь от телевизоров и радиоприемников. На трибуне Съезда появились интересные и грамотные ораторы, говорящие на всю страну такое, о чем за год до этого люди предпочитали шептаться на кухнях. Они мгновенно превращались в звезд, становились гостями телепередач, интервью с ними публиковались в прессе. Телевидение, газеты и журналы стали чрезвычайно интересными и притягивали к себе внимание миллионов зрителей и читателей. По утрам в киоски «Союзпечать» выстраивались очереди за свежими газетами, и тиражи самых популярных изданий уже к обеду раскупались подчистую.
Как будто вдруг распахнули окна в комнате, которую не проветривали десятилетиями, и от избытка политического кислорода у всех голова пошла кругом. Непривычная свобода рождала веру в то, что все мы вольны сами выбирать, принимать решения, создавать собственное будущее – будущее своего Арцаха. Ну, по крайней мере, мы действительно поверили в то, что перемены к лучшему и в нашей жизни, и в нашем государственном устройстве наконец-то стали реальными.
Однако параллельно шел и процесс эрозии власти, сначала незаметный, но уже набиравший обороты. В крайне централизованной, идеологизированной и многонациональной стране власть сама ломала привычные стереотипы и барьеры, но при этом вряд ли осознавала, что одновременно разрушает устои государственного устройства СССР. Прямо на глазах страна становилась неуправляемой, плановая экономика ушла в свободное падение, а нарастающие центробежные силы сделали процесс необратимым.
Меня часто спрашивают: «Разве развал СССР начался не с карабахского движения?» Я отвечаю отрицательно: конечно, нет. Просто противоречия вскрылись там, где они изначально существовали, и произошло это в точках наивысшего напряжения. Каждый раз в истории Карабаха ослабление центральной власти неминуемо приводило к обострению межэтнических противоречий. Любые политические потрясения в центре, которые нарушали привычный ход вещей и создавали ощущение политической бесхозности, пробуждали стремление карабахцев к воссоединению с Арменией. Так было и в 1917–1920 годах: после революции, с падением имперской власти Карабах стал ареной столкновений между армянами и азербайджанцами. В царской России административное территориальное деление шло по губерниям без учета этнических особенностей территорий. Карабах входил тогда в Елизаветпольскую губернию, а большая часть нынешней Армении – в Эриванскую. Развал Российской империи сопровождался формированием новых независимых государств в Закавказье. Каждое из них провозглашало свои границы, и в некоторых местах произошло наложение территорий, поскольку в Баку считали, что границы нужно проводить по территориальному делению уже не существующей Российской империи, а в Ереване – по этническим границам проживания армян. Армяне отстаивали свой подход, поскольку он давал возможность реализовать многовековое стремление к воссоединению и восстановлению армянской государственности. Но, когда Красная Армия вошла в Баку и Ереван, спор по Карабаху был решен в пользу Баку. Нагорный Карабах оказался в составе Азербайджана, хотя подавляющее большинство населения области составляли армяне.
Мы, карабахцы, постоянно чувствовали, что наши интересы игнорируются и ущемляются. Наличие автономии не ограждало нас от административного доминирования Баку. В советские годы его основные усилия были направлены на то, чтобы заселить область азербайджанцами, изменив этнический состав края. Это нас очень тревожило, ведь мы уже видели почти полную деармянизацию Нахичевани. Союзные власти с крайней подозрительностью воспринимали любые отношения НКАО с Арменией и пытались максимально их
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
