листья кактусов. Липла к лицу паутина, упругая, как сеть.
Вдруг, вкрадчивым, ужасным, раздирающим воем огласилась ночь. Оборвало. Все стихло. Гусев и Лось большими прыжками, содрогаясь от отвращения и ужаса бежали по полю, перескакивали через ожившие растения.
Наконец, в свету восходящего серпа блеснула стальная обшивка аппарата. Добежали. Присели, отпыхиваясь.
– Ну, нет, по ночам в эти паучиные места я не ходок, – сказал Гусев, отвинтил люк и полез в аппарат.
Лось еще медлил. Прислушивался, поглядывал. И вот, он увидел – между звезд черным фантастическим силуэтом плыла крылатая тень корабля.
Лось глядит на Землю
Тень воздушного корабля исчезла. Лось влез на обшивку аппарата, закурил трубочку и поглядывал на звезды. Тонкий холодок слегка знобил тело.
Внутри аппарата возился, бормотал Гусев, рассматривал, прятал найденные вещицы. Потом голова его высунулась из люка:
– Что вы ни говорите, Мстислав Сергеевич, а это все золото, а камушкам – цены нет. Эти вещи в Петербурге продать – десять вагонов денег. Вот дуреха-то моя обрадуется.
Голова скрылась, и вскоре он совсем затих. Счастливый был человек, Гусев.
Но Лось спать не мог, – сидел, помаргивал на звезды, посасывал трубочку. Чорт знает что такое! Откуда на Марс могли попасть африканские маски с этим отличительным, третьим глазом в виде сот в междубровной впадине? А мозаика? Погибающие в море, летящие между звезд великаны? Изображение головы сфинкса на щитах? А знак параболы: – рубиновый шарик, – земля и кирпичный, – Марс? Знак власти над двумя мирами. Непостижимо. А поющая книга? А странный город, появившийся в туманном зеркале? Затем, – почему весь этот край покинут, заброшен?
Лось выколотил трубку о каблук и снова набил ее табаком. Скорее бы настал день. Очевидно, что марсианин-летчик даст знать куда-нибудь в населенный центр. Быть может, их уже и сейчас разыскивают, и проплывший перед звездами корабль, именно, послан за ними.
Лось оглянул небо. Свет красноватой звезды-земли бледнел, она приближалась к зениту, лучик от нее шел в самое сердце.
Бессонной ночью, стоя в воротах сарая, Лось, точно так же, с холодной печалью глядел на восходивший Марс. Это было позапрошлой ночью. Лишь одна ночь отделяла его от земли, от мучительных теней. Но какая ночь!
Земля, земля, зеленая, то в облаках, то в прорывах света, пышная, многоводная, так расточительно жестокая к своим детям, политая горячей кровью, и – все же любимая, – родина…
Ледяным ужасом сжало мозг: Лось ясно увидел себя, сидящего среди чужой пустыни на железной коробке, как дьявол одинокого, покинутого Духом земли. Тысячелетия прошлого и тысячелетия грядущего – не одна ли это непрерывная жизнь одного тела, освобождающегося от хаоса? Быть может, этот красноватый шарик земли, плывущий в звездной пустыне, – лишь живое, плотское сердце великого Духа, раскинутого в тысячелетиях? Человек, эфемерида, пробуждающийся на мгновение к жизни, он – Лось, один, своей безумной волей оторвался от великого Духа, и вот, как унылый бес, презренный и проклятый, один сидит на пустыре.
Было от чего замерзнуть сердцу. Вот оно, вот оно – одиночество. Лось соскочил с аппарата и влез в люк, лег рядом с похрапывающим Гусевым. Так, стало легче. Этот простой человек не предал родины, прилетел за тридевять земель, на девятое небо, и только и смотрит, что бы ему захватить, привезти домой, Маше. Спит покойно, совесть чиста.
От тепла, от усталости Лось понемногу задремал. Во сне сошло на него утешение. Он увидел берег земной реки, березы, шумящие от ветра, облака, искры солнца и воде, и на той стороне кто-то в белом машет ему, зовет, манит.
Лося и Гусева разбудил сильный шум воздушных винтов.
Марсиане
Ослепительно розовые гряды облаков, как жгуты пряжи, висевшей с востока на запад, покрывали утреннее небо. То появляясь в густо синих просветах, то исчезая за розовыми грядами, опускался, залитый солнцем, летучий корабль. Очертание его трехмачтового остова напоминало карфагенскую галеру. Три пары острых, гибких крыльев простирались с боков его.
Корабль прорезал облака, и, весь влажный, серебристый, сверкающий, повис над кактусами. На крайних его коротких мачтах мощно ревели вертикальные винты, не давая ему опуститься. С бортов откинулись лесенки, и корабль сел на них. Винты остановились.
По лесенкам вниз побежали щуплые фигуры марсиан. Они были в одинаковых, яйцевидных шлемах, в серебристых, широких куртках, с толстыми воротниками, закрывающими шею и низ лица. В руках у каждого было оружие, в виде короткого, с диском посредине, автоматического ружья.
Гусев, насупившись, стоял около аппарата. Держа руку на маузере, поглядывал, как марсиане выстроились в два ряда. Их ружья лежали дулом на согнутой руке.
– Оружие, сволочи, как бабы держат, – проворчал он. Лось стоял, сложив руки на груди, улыбаясь. Последним с корабля спустился марсианин, одетый в черный, падающий большими складками, халат. Открытая голова его была лысая, в шишках. Безбородое, узкое лицо – голубоватого цвета.
Увязая в рыхлой почве, он прошел мимо двойного ряда солдат. Выпуклые, светлые, ледяные глаза его остановились на Гусеве. Затем, он глядел только на Лося. Приблизился к людям, поднял крошечную руку в широком рукаве, и сказал тонким, стеклянным, медленным голосом птичье слово:
– Талцетл.
Еще более расширились его глаза, осветились холодным возбуждением. Он повторил птичье слово и повелительно указал на небо. Лось сказал:
– Земля.
– Земля, – с трудом повторил марсианин, поднял кожу на лбу. Шишки его потемнели. Гусев выставил ногу, кашлянул и сказал сердито:
– Из России, мы – русские. Мы, значит, к вам, здрасте, – он дотронулся до козырька, – мы вас не обижаем, вы нас не обижайте… Он, Мстислав Сергеевич, ни чорта по-нашему не понимает.
Голубоватое, умное лицо марсианина было неподвижно, лишь на покатом лбу его, между бровей, стало вздуваться от напряжения красноватое пятно. Легким движением руки он указал на солнце и проговорил знакомый звук, прозвучавший странно:
– Соацр.
Он указал на почву, развел руками, как бы обхватывая шар:
– Тума.
Указал на одного из солдат, стоявших полукругом позади него, указал на Гусева, на себя, на Лося:
– Шохо.
Так, он назвал словами несколько предметов, выслушал их значение на языке земли. Приблизился к Лосю и важно коснулся безымянным пальцем его лба, впадины между бровями. Лось нагнул голову в знак приветствия. Гусев, после того, как его коснулись, дернул на лоб козырек:
– Как с дикарями обращаются.
Марсианин подошел к аппарату и долго, со сдержанным удивлением, затем, поняв, видимо, его принцип, – с восхищением рассматривал огромное, стальное яйцо, покрытое коркой нагара. Вдруг, всплеснул руками, обернулся к солдатам и быстро, быстро стал говорить им, подняв к небу стиснутые руки.
– Аиу, –
