быть, – оторопело махнул рукой на распахнутую дверь, ответил полицейский.
Я бросился в дом. За мною – Пульхров и еще кто-то. Но в узком коридоре мы налетели на тащивших тяжеленного толстяка городовых. После минутной заминки я, наконец, прорвался к комнате с аппаратом, но сразу отшатнулся назад – из дверного проема вырвались жаркие языки пламени.
– Михаил Николаевич! Скорее выходите, ведь вы сгорите!
Но в ответ я услыхал веселый голос:
– Э, нет, господин полицейский! На каторге мой талант мне будет без надобности! Я уж лучше здесь, вместе со своим хронографом подохну! Видно, эти живые картинки своим родителям лишь смерть приносят!
И Пургин дико захохотал. Потом его смех перешел в глухой кашель. Я тоже начал задыхаться от заполнявшего коридор дыму и выбежал во двор.
Когда прибыли пожарные, огонь уже охватил все здание…
Чтобы читатель окончательно понял произошедшее, осталось лишь рассказать о паре часов, предшествовавших поимке одного из злодеев и гибели другого.
После разговора с Шутихиным, мы с моим помощником и двумя городовыми отправились на постоялый двор в Малой Кашме. Там, застигнутый врасплох и ошеломленный моим заявлением, что их преступление раскрыто, Петр Ежецкий (а это был именно он, а никакой не Валерий Попов) рассказал все без утайки.
Год назад к Ежецкому за помощью в починке некоего аппарата обратился сокурсник по технологическому университету Михаил Пургин. Аппарат этот, называемый Пургиным «хронографом» или «проэктором живых картинок», был способен фотографировать движущиеся объекты, которые потом можно было воспроизводить. Нынче-то кинематограф стал вполне обыденным явлением. Но в то время о его существовании немногие-то слыхали, не то что видели.
При перевозке, как пояснил Пургин, хронограф случайно упал и у него раскололась одна из линз, а также была повреждена трубка, посредством коей производилось фотографирование.
Происхождение аппарата Михаил объяснил весьма странно – с его слов хронограф завещал ему некий французский изобретатель Луи Лепрене. С ним Пургин познакомился в Дижоне, где гостил у одного своего знакомого. Луи продемонстрировал Михаилу работу аппарата и похвалился, что с его помощью добудет много денег и мировую славу. Француз даже пригласил своего русского друга в Англию, где намеревался получить патент. Но по пути из Дижона в Париж Лепрене внезапно тяжело заболел. Наказав Пуртину отвезти аппарат в Париж, он сошел с поезда на какой-то крохотной станции, намереваясь отыскать там врача. При расставании, Луи сказал приятелю, что в том случае, ежели болезнь его закончится трагедией, то все права на свое изобретение он передает Михаилу.
Пургин прождал Лепрене в Париже почти месяц, но того не было. Позднее он выяснил, что Луи скоропостижно скончался.
Ежецкий не очень поверил в такую историю, но высказать свои сомнения в слух не решился – он слишком хорошо знал решительность и несклонность к сантиментам, присущие характеру Пургина. Тем более, что ранее он читал заметки о пропаже изобретателя Лепрене, газеты глухо намекали, что он безусловно убит. И что в этой таинственной истории замешан конкурент француза американский изобретатель синематографического аппарата Дюпрон.
Как бы то ни было, загадка исчезновения Лепрене осталось неразгаданной, а его изобретение оказалось в России.
Итак, у приятелей имелся совершенно уникальный аппарат, но, увы, из-за повреждений его нельзя было использовать. Оба этих, с позволения сказать, студента-технолога к наукам ровно никакого расположения не имели, более увлекаясь ресторанами и кокотками, благо родительские деньги позволяли. Друзья занялись поисками механика, способного произвести починку аппарата. Пургин не желал огласки, потому поиски мастера велись осторожно. Увы, никто из тех, кому друзья сочли возможным обратиться, за тонкую работу не взялся.
Совершенно неожиданно из Одессы пришли горестное известие – отец Пургина, который подвизался на поставках в армию суконного обмундирования, скоропостижно преставился. Никаких иных родственников у Михаила не имелось (матушка его померла еще лет десять назад), а потому он становился единственным наследником немалого состояния. Пургин предложил приятелю сопроводить его в Одессу для улаживания вех формальностей по оформлению наследства.
И вот друзья, прихватив аппарат, который оставить в Москве Михаил не схотел, отправились в далекий южный город полные радужных ожиданий. Но, увы, оказалось, что никакого наследства нет вовсе. Вернее, оно есть, но только в виде долгов. Дела Пургина-старшего, как выяснилось, последние годы были не совсем удачны. Конкуренты жали со всех сторон, чиновники требовали все больших и больших посулов. Словом, состояние растаяло.
Горе Пургина не знало предела. Было лишь непонятно, о чем более страдает он – о безвременно умершем отце или о рухнувших видах на наследство. Плохое расположение духа, по своему обыкновению, приятели развевали походами в трактиры. Там-то они и познакомились со студентами Императорского Новороссийского университета. Один из них свел приятелей с неким Иосифом Тимчуком, механиком университета и гениальным изобретателем. Механик весьма заинтересовался хронографом и даже согласился починить его задаром. Больше того, он внес в конструкцию аппарата собственные изменения, совершенно устранив многие недостатки, ранее ему присущие.
Едва получив починенный аппарат, приятели вернулись в Москву. Скорее даже бежали – кредиторы покойного Пургина становились все назойливее.
Михаил Пургин, изначально, намеревался либо запатентовать хронограф и получать с того доход, либо за плату демонстрировать «живые картинки» публике. Однако, ни то, ни другое больших денег не обещало. И тут снова случилось удачное знакомство с Константином Бронецким, мелким жуликом и аферистом, известным в определенных кругах под прозванием Костя-Жбан. Тот быстро смекнул, как можно использовать изобретение. По его указанию Ежецкий, под хохот подельщиков, намазался театральным гримом и скакал, корча дикие рожи, изображая «диавола», а Пургин все это запечатлел с помощью своего чудо-аппарата.
Теперь оставалось лишь ожидать подходящего «клиента».
И вскоре случилось знакомство с Путятиным. По своим каналам Бронецкий вызнал, что некий молодой повеса желает заполучить жирное наследство. За определенную сумму он предложил Путятину избавить его от родственников совершенно безо всяких подозрений на злой умысел. Путятин немедленно согласился.
Друзья покинули Москву и отправились в наш город для подготовки к предстоящему «делу».
Во избежание неудачи, решено было поставить опыт на гулящих. Подразумевалось, что их смерть никого не заинтересует, а ежели выжившие проститутки расскажут кому-то о своих необычных видениях, то им никто не поверит. В шампанское девкам решили подливать белены, отчего у жертв должно было участиться сердцебиение. Пургин предположил, что в этом случае разрыв сердца более возможен. Бронецкий, в свою очередь, к «живым картинкам» добавил «аккомпанемент» – через нарочно проведенную сквозь стену трубу Пургин стал выть и стонать, что несомненно еще более усиливало эффект от демонстрации призрачного «диавола».
Испытание на проститутках прошло вполне успешно. Их «подготовили» страшными рассказами, а Глашку еще
