сделать вид, что ничего не случилось. Эти двое к утру поди и забудут, что трахались. Челси всегда так делала. Хотя на этот раз вряд ли, они же видятся каждый день.
Но мне как забыть, что они умеют трахаться?
Почему я ничего не заметила? Как можно быть такой дурой?
И они молчали.
Может, обидеться?
Да вроде не на что. С этим Исаевым я совсем перестала замечать, что творится вокруг.
Им бы шпионами работать. Как же по-маленькому хочется. И кушать.
Когда я проснулась, моя палочка лежала на тумбочке, и пришлось поверить, что все это мне не приснилось. Палочку явно принесла Челси.
У нее первая пара была свободна, поэтому она продолжала безмятежно спать, пока мы трое собирались.
На завтраке я поковырялась в тарелке, размышляя, как себя вести: притвориться, что ничего не видела, или принять увиденное как должное. Все трахаются. Нужно привыкать и перестать удивляться.
Нужный эликсир на практической у Горация я сварила только благодаря интуиции и лишь краем уха услышала, что в следующий раз будем изучать теорию любовных эликсиров. Кто-то даже присвистнул от предвкушения.
— Ну все, скоро даже самых страшных и сопливых разберут, — объявил Чернорецкий, и все заржали.
Когда Челси явилась на боевую магию и как ни в чем не бывало уселась рядом, я глубоко вздохнула и тихо спросила:
— Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Она вытащила из сумки по порядку: потрепанный учебник, карандаш, тетрадь, нашу спальню и целый мир — и только после этого посмотрела на меня.
— Я захватила вчера твою палочку. Не за что.
— Ты извини, что я вчера так ворвалась, — начала я, еще понизив голос, — я просто не ожидала, что…
— …что Верейский трахаться умеет? — усмехнулась Челси. — О, еще как умеет. — Она явно смаковала момент.
— Да нет же. Об этом я догадывалась, но вчера он трахался… с тобой.
— А чем я хуже остальных? — злобно вскинулась Маша, и я с трудом узнала в ней свою подругу.
— Ничем, — оторопела я. — Ты намного лучше. Но как вы, ну… как это получилось?
Челси, прищурившись, изучала мое плечо, потом глянула в глаза.
— Верейский прислал мне записку. Он всегда так делает.
Мне почудилось, что парта покачнулась и начала заваливаться на нас. Кто-то из девчонок заорал, но этот крик отозвался в ушах беззвучным писком.
— Всегда? То есть вы не в первый раз?..
— Скорее в сто первый, — фыркнула Челси.
Я машинально запустила руку в волосы. Сколько же лет все это длится? Наверное, этот вопрос нарисовался у меня на лице.
— Мы трахаемся с нашего первого курса. Никита тогда был таким милым, я не устояла.
Я открыла рот, но слова не шли, да еще Шереметьев не вовремя приперся, и пришлось захлопнуть рот.
Мы все еще изучали безмолвные боевые заклятия, и сегодня я даже при желании не смогла бы выдавить ни слова. Так что за пару я получила высший балл.
После удара колокола Челси пошвыряла обратно в сумку: целый мир, нашу спальню, тетрадь, карандаш и потрепанный учебник — и была такова. Пришлось догонять ее в коридоре и хватать за блузку.
— Мы не закончили.
— А по-моему, закончили, — она нахмурилась. — Что еще ты хочешь услышать? Какого размера у него писька?
— Почему вы ничего не рассказывали? — выпалила я вопрос, который бился у меня в голове всю пару, как домовенок-истерик.
— А ты не спрашивала, — выплюнула Челси.
— Перестань разговаривать со мной как с Марковой, — холодно осадила я. — Почему ты злишься на меня?
— Я на тебя не злюсь, — дернула плечом она и остановилась. Мимо шли студенты и пихали нас со всех сторон. — Не всегда мир крутится вокруг тебя, Елизарова, — уже спокойнее сказала Маша. — Ты ведь правда не спрашивала.
— Я спрашивала. Я спрашивала, как его зовут, помнишь?
Она нехотя улыбнулась:
— И ты бы мне поверила?
Я уставилась на нее. Да я даже сейчас не верила, хотя видела их голыми в одной кровати.
— Вот тебе и ответ, Елизарова. Ты до сих пор не веришь, потому что у тебя в голове не укладывается, как это Верейский предпочел меня. Ведь из нас двоих он, конечно же, должен был выбрать тебя, так?
— Да с чего он вообще должен кого-то выбирать? — не выдержала я, вне себя от абсурдности этого предположения. — Это же Ник, он заплетал мне косички в восьмом классе. Они были ужасны! Мы столько лет жрали вместе конфеты, он видел мои трусы — помнишь, первого сентября у входа в общагу — и спрашивал, не сделал ли Исаев мне больно. Да как у него вообще встает на тебя?
— Еще как встает, одним махом просто, — заржала Челси, но внезапно прекратила и спросила: — Как ты его назвала?
— Неважно. Так кто его избил?
— Что? — она вытаращилась на меня. Неожиданная смена темы всегда помогала.
— Ну, ты наверняка знаешь, Челси, разве нет?
— Понятия не имею, он не говорит.
Челси помолчала и села у ног каменного богатыря. Его изваяние разделяло Западный и Восточный флигели. Я, помедлив, сделала то же самое.
Она тяжело вздохнула, потерев запястье.
— Это сильнее меня, Елизарова. Ты же теперь знаешь, как это бывает. Иногда хочется потрахаться именно с ним, а иногда вообще не хочется. Это же Верейский, у него язык как… в общем у меня с этим проблемы, сама знаешь. Слушай, там правда нечего было рассказывать, Елизарова, и сейчас нечего.
Я обняла ее за шею и с силой прижала к себе.
— И как мне теперь себя вести? Вы обо мне подумали? — пошутила я, и Челси тоже улыбнулась.
— Может, я поэтому и молчала, — пробурчала она, выворачиваясь из моего захвата. — О тебе заботилась.
— Ага, — не сдержалась я. — А может, просто рот был занят.
Маша вскочила на ноги, но я оказалась быстрее и помчалась по коридору, огибая толпу перваков.
