— Пустяки! — отозвался он, садясь рядом с Маргаритой; но этот ответ не успокоил девушку, и, хотя она больше ничего не сказала и снова принялась за работу, казалось бы, с еще большим вниманием, Фридрих, глядевший на нее с обожанием, мог видеть, как две тихие слезинки, неподвижно застывшие на ее длинных ресницах, задрожали, как две жемчужинки, и упали на ее вышивку.
Девочка, до сих пор игравшая в своем уголке, подошла к Маргарите за советом, как лучше одеть куклу, увидела, как упали эти слезинки, и с детской непосредственностью и наивным любопытством спросила:
— Почему ты плачешь, сестричка Маргарита? Опять Фридрих тебя огорчил?
Эти слова глубоко пронзили сердце студента.
Он упал к ногам девушки.
— О Маргарита! Дорогая Маргарита, — сказал он, — прости меня.
— За что? — спросила девушка, поднимая на любимого свои прекрасные глаза, еще влажные от сердечной росы, называемой слезами.
— За мою грусть, за мое беспокойство, даже за мое безумство!
Девушка покачала головой, но ничего не ответила.
— Послушай, — снова начал Фридрих, — по всей видимости, у нас есть еще возможность быть счастливыми.
— О, какая? Скажите! — воскликнула девушка. — И если в моей власти помочь вам в достойном ангелов труде, что называется счастьем, я пожертвую своей жизнью, чтобы вы были счастливы, Штапс!
— Итак, мы немедленно получим от вашего отца согласие на наш брак и, поженившись, убежим, покинем Германию, скроемся в каком-нибудь уголке света, где имя этого человека еще неизвестно.
— То, чего вы от меня требуете, абсолютно невозможно, мой бедный Фридрих, — возразила девушка. — Покинуть моего отца! Вы прекрасно помните, как, когда вы мне впервые сказали о своей любви ко мне, я в сердечной простоте ответила вам тем же, но поставила непременное условие нашему союзу.
— Да, — сказал Фриц, поднимаясь с колен и сжимая голову руками, — да, не покидать вашего отца, это правда.
И, сделав несколько шагов по комнате, он упал в кресло возле окна.
Девушка в свою очередь поднялась и встала перед ним на колени.
— Полноте, — сказала она, — будьте благоразумны, Фриц! Вы же знаете наше положение, хорошо знаете, как беден мой отец; матушка, умирая, оставила его с почти грудным ребенком на руках, и я заменила мать во всех домашних делах и в заботах о Лизхен…
— Знаю, Маргарита, что вы ангел, ничего нового об этом вы мне не скажете.
— Однако мне показалось, что вы забыли об этом, Фридрих, предлагая нам пожениться и убежать, бросив моего отца.
— Но если ваш отец согласится?..
— О, эгоистичное сердце! — воскликнула девушка. — Конечно, он согласится, потому что на одну чашу весов он положит мое счастье, а на другую свое одиночество и предпочтет жить один, лишь бы его дочь была счастлива!
— Он будет не один, Маргарита, с ним останется маленькая Лизхен.
— А чем сможет помочь ему восьмилетняя девочка? Она лишь сделает его жизнь совсем невозможной. Церковный приход дает ему четыреста талеров, и благодаря моей экономии этой суммы достаточно, чтобы удовлетворить потребности нас троих, но когда вместо меня сюда придет другая женщина, хватит ли этой суммы на двоих?
— У моих родителей есть состояние, Маргарита; они пожертвуют некоторую сумму, и ваш отец не будет ни в чем нуждаться.
— Кроме как в дочери, неблагодарный! Кроме как в дочери, которую вы собираетесь от него увести! О Штапс! Однажды весенним вечером, войдя в этот дом, вы приветствовали его обитателей и все, что в нем было — мебель и даже его стены, — дружественными словами «Да хранит Бог эти чистые сердца и скромный их достаток!». Значит, вы хотели сказать: «Господин Штиллер, вы принимаете у себя того человека, который заставит вашу дочь Маргариту полюбить себя и, будучи любим ею, в благодарность за ваш отеческий прием, за ваше сердечное гостеприимство сделает все возможное, чтобы увести вашу дочь под тем предлогом, что он может жить счастливо только в стране, где имя Наполеона неизвестно»?
— О Маргарита, Маргарита, но я могу быть счастлив только при этом условии, клянусь вам!.. И еще, — прошептал он еле слышно, — могу ли я быть счастлив, нарушив самые священные клятвы!
То ли Маргарита не услышала вторую часть фразы, произнесенную молодым человеком тихо и невнятно, то ли, услышав, не поняла ее смысла, но она ответила только на первую часть.
— Вы можете быть счастливы только в стране, где имя ужасного императора еще неизвестно, говорите вы? Но где эта страна? В какой точке света она расположена? У вас, несомненно, есть способ, мой безрассудный, бедный друг, добраться до одной из звезд, что светит нам сверху. А потом, кто вам сказал, что жители этой планеты не интересуются тем, что происходит в нашем мире?
— Вы правы, — ответил Фридрих, пытаясь улыбнуться, — я просто сумасшедший!
— Нет, Фриц, — проговорила Маргарита с глубокой грустью, — нет, вы не сумасшедший. Я скажу вам, кто вы…
— Маргарита…
— Вы заговорщик, Фриц.
— Нельзя называть заговорщиком того, кто хочет освободить свою страну! — воскликнул молодой человек.
И в его глазах сверкнули молнии.
— Заговорщиком, мой друг, называют любого, кто входит в тайное общество, в подпольную организацию. Ну-ка, посмотрите мне в глаза и посмейте сказать, что вы не принадлежите к Буршеншафту[1]!
— Зачем я буду отрицать? Разве все, что идет от преданных сердец в Германии, не должно быть с нами?
— Скажите откровенно, Фридрих, эта песня майора Шилля, которую вы только что услышали и которая заставила вас вздрогнуть, подняться и подойти к окну, не сигнал ли это?..
— Маргарита, — ответил Фриц, — вы видите, как я вас люблю, и знаете, что эта любовь к вам может заставить меня совершить постыдные вещи; да, я принадлежу к Тугендбунду; да, я один из Wissende[2]; да, эта песня — сигнал; да, — хоть вы этого и не сказали, — антихрист в восьми льё от нас; и все же, если бы вы мне предложили: «Фридрих, уедем и будем счастливы, будем жить друг для друга», — я забыл бы моих друзей и мои клятвы; забыл бы Германию и уехал бы с вами, Маргарита, даже если мое имя было бы пригвождено к позорному столбу! Осмельтесь теперь сказать, что я не люблю вас.
— Ну что же, я в свою очередь, Фридрих, докажу вам сейчас, люблю ли я вас. Почему вы не возьмете ружье? Почему вы не встанете в ряды защитников Германии? Почему не сражаетесь во имя вашей страны? Да, конечно, вы будете рисковать вашей жизнью, но ведь любой настоящий немец обязан своей жизнью Германии.
