(ennoia). По словам неправильно приписываемых Клименту «Проповедей», Симон утверждал об Елене, что она сошла с неба на землю, что она — владычица, мать всего, сущность бытия, но, — добавляли «Проповеди», — на самом же деле она была взята им из одного публичного дома в городе Тире. В действительности же, Елена Симона Волхва — никто иная, как Селена, сирийская лунная богиня. Ашера — Астарта, которая была известна всему древнему миру своим развратным культом и в особенности почиталась в Тире (отсюда и рассказ, что она была взята из публичного дома этого города). В так называемых «Признаниях» (2, 14) эта Елена прямо так и называется Луною, а ее сообщество с Симоном Волхвом находит свое простое объяснение в обстоятельстве, что вышеназванному солнечному богу сиро-финикийской религии приписали эту лунную богиню в качестве божественного разума, мысли или софии-премудрости, а оба они вместе выражали всю сущность божества. Так, вавилонский бог Шамаш был связан с богиней Гулою, а подругою Самсона, по словам книги Судей, 16, 1, — была «блудница»[40].
Посему, если «историограф» Деяний фактически превратил в простого человека и поставил в связь с Петром исконного бога, то это дает нам право спросить, — не мог ли точно таким же образом и христианский Симон первоначально быть только божеством? Ведь в мифологии не раз случается, что мифическое омоложение или двойник бога, который, якобы, ставится своими поклонниками на место последнего, представляется или изображается в борьбе со своим более древним представителем, — так, Кронос борется с Ураном, Зевс с Кроносом, Геракл с Зевсом или великаном Турием (германским Тором).
Рис. № 4.
Митраистическая пластинка — медаль. На ней изображены неразборчивая греческая надпись, семь звезд и лев, в пасть которого влетает пчела. В последних деталях мы находим иллюстрацию признаваемой древними связи льва с пчелами и их медом. Эта связь кроется, между прочим, в библейском мифе о Самсоне, который, якобы, убил льва и через несколько дней нашел в трупе последнего рой пчел и мед, на чем построил свою пресловутую загадку: «что слаще меда, и что сильнее льва»? Эта, странная на первый взгляд и, казалось-бы, непонятная связь льва с пчелами и медом находит свое простое объяснение в подмеченном древними явлении: пчелы усиленно роятся и носят мед в том месяце, когда солнце или солнечный герой вступает в зодиакальное созвездие Льва и затмевает его своими лучами, как-бы, убивает (в июле).
Характерно, что в митраизме, где верующие делились на семь степеней посвящения, посвящаемые в четвертую степень — льва подвергались особому обряду очищения и причащения: им язык и руки намазывали медом. Точно так же и в раннем христианстве часто новоокрещенных, посвященных причащали смесью меда и молока. Аналогичное было в таинствах фригийского «спасителя» Аттиса, где этот напиток-смесь назывался кикеоном.
Действительно, также и христианский Симон борется с языческим: Семо — Симоном, апостол и представитель новой религии искупления борется с представителем древней, оказывающейся ныне ложной религией, ересью, и побеждает его, при чем последний вынужден признать большую, истинность новой религии. По преданию, Симон Волхв шел впереди Симона Петра, благовестника новой религии, на запад, — значит, по направлению движения солнца, а Петр гнался за ним до самого Рима. Так называемые Деяния Петра, — одно из многочисленных, детски-наивных христианских произведений (самое раннее, — начала третьего, а, возможно, даже только четвертого века), — рассказывают о состязании Симона Волхва с апостолом, во время которого первый поднимается на воздух, но по молитве Петра падает на землю и разбивается насмерть. При этом Петр выставляется в качестве «истинного света», а, самарянин, наоборот, в качестве «мрака», невежественного обманщика, который хвастается только заимствованным от Петра светом. Во всяком случае, культ самарянского Симона, должно быть, долгое время в некоторых местностях служил серьезной помехой христианству[41]. На это указывает, между прочим, и то, что Ириней (назв. соч. 1, 27) называет Симона Волхва «учителем и родоначальником всех ересей», а верующие в писание теологи еще доныне не могут говорить о нем без самого крайнего отвращения.
Далее, с этим переднеазиатским солнечным божеством был связан «символ небесного столба, по которому сам бог назывался Хон, Хиюц, Хёван или Кейван, т. е. «прямо стоящим» («поставленный») или «столбом» (греч. — «кион»); в нем видели основателя, опору и поддерживателя небесного свода, носителя мирового порядка. Так, — по словам посланий Климента, — Симон Волхв тоже назывался «ho Hesitos», т. е. «Стоящим», и почитался в Самарии, на горе Гаризим, в виде каменного столба. В «Деяниях Петра» (31) он сам говорит о себе: «Завтра я оставлю вас, нечестивых и мятежных, и найду свое убежище наверху, у бога, сила которого — я. Если вы ныне пали, вот, я — Стоящий. Я иду к отцу и скажу ему: также и меня, твоего стоящего сына, они хотели увлечь к падению, но я не вошел с ними в сообщество и обратился к самому себе». Можно ли считать случайностью, что и Симон-Петр в евангелии Иоанна, 18, 16, 25 намеренно именуется «hestos — стоящим», тогда как остальные евангелисты по тому же самому поводу, а именно, — по поводу его нахождения во дворе первосвященника, представляют его «kathemenos — сидящим»?
Как известно, столб играет также своеобразную роль в истории Самсона. Когда последнему угрожают жители города Газы, он вырывает косяки (столбы) их городских ворот и несет на своих плечах на вершину горы Хеврона (Книга Судей, 16, 3). Когда же он, ослепленный и брошенный в темницу, оказывается во власти филистимлян, и они в Газе ставят его между двух столбов зала, где они справляют торжество по случаю своей победы над страшным противником, он охватывает правой рукой один, левой — другой столб и ниспровергает их вместе с домом, который они поддерживали (там же, 21 сл.).
Рис. № 5. Бог Мелькарт
Один из первообразов мифического Петра. Финикийский солнечный бог и герой-путешественник Мелькарт, родственный древнегреческому Гераклу и библейскому Самсону. Подобно им обоим, он, якобы, руками душит льва, с каковыми и изображен на данном рисунке (голова отбита). Про него рассказывали, что он, якобы, поставил на юге Испании, около Гибралтарского пролива, два столба в знак того, что там кончается земля. В лице и мифах об этом боге-мореплавателей находим ясные отражения основного занятия древних финикиян — их морской торговли, сопряженной с дальними («на край света»!), морскими поездками. Можно думать, что как финикийский Мелькарт, так
