себе следы его пребывания.
— Располагайтесь, — произнёс Корнилов, усаживаясь за стол. — Прошу доложить обстановку.
Духонин, обладающий куда более полной информацией о состоянии фронта, чем Корнилов, кратко рассказал о ситуации, которая почти полностью стабилизировалась, когда 7-я и 8-я армии переправились через Збруч и остановились там, по старой государственной границе. Тарнополь, Станислав и все остальные успехи летнего наступления, за которые заплатили жизнью самые лучшие и самые мотивированные солдаты из оставшихся в строю, пришлось бросить.
— Благодарю, Николай Николаевич, — произнёс генерал. — Приказывайте готовить контрнаступление. Германец должен был уже выдохнуться.
Духонин коротко кивнул, что-то помечая у себя в бумагах. Савинков пристально разглядывал генерала Корнилова, будто размышляя о чём-то своём, совершенно отвлечённом.
— Борис Викторович, а вы что можете рассказать? Слышал, вы часто ездите на передовую, — произнёс Корнилов.
— Рассказать? — хмыкнул Савинков. — Я лучше расскажу новости из Петрограда. В правительстве есть мнение, что вас стоит назначит Верховным Главнокомандующим.
Глава 10
Бердичев
Корнилов хмыкнул, покручивая кольцо на безымянном пальце. Внешне он оставался бесстрастным, но внутри чувствовал злорадное удовлетворение. Всё идёт как надо.
— Вот как? — спросил он. — То есть, правительство сначало лишило Ставку всех реальных рычагов власти и теперь меняет главковерхов как перчатки, в надежде, что всё само рассосётся?
— Да, — усмехнулся Савинков.
Генерал кивнул собственным мыслям.
— Я человек военный, и если Родина позовёт, то сделаю всё для её защиты, — начал Корнилов. — Только у меня есть несколько условий.
— Каких? — спросил Савинков.
— Ответственность перед собственной совестью и всем народом, полное невмешательство правительства в мои распоряжения, в том числе, в назначения командного состава, — генерал начал загибать пальцы. — Распространение мер, принятых за последнее время на фронте, на все места дислокации запасных батальонов, и принятие моих прежних предложений. Смертная казнь в тылу, возвращение единоначалия, запрет комитетов, запрет митингов и антигосударственной агитации.
Комиссар воспринял эти слова абсолютно спокойно.
— Телеграфируйте Керенскому, — сказал Корнилов.
— Он будет против, — сказал Савинков.
Генерал пожал плечами в ответ.
— Либо мы спасаем положение, либо Керенский спустит все завоевания Революции под откос, — сказал он.
Савинков мрачно взглянул на генерала, дёрнул щекой.
— Вы были на передовой с 7-й армией, так? Видели этот позор при отступлении? — спросил Корнилов.
— Срамота, — глухо произнёс комиссар.
— На Северном фронте немец рвётся к Риге. Тамошние части распропагандированы сильнее всего. Ригу они не удержат. Падёт Рига — оттуда немцу прямая дорога до Петрограда, — сказал Корнилов. — Дальше, думаю, объяснять не надо.
— Не надо, — хмыкнул комиссар. — Я понимаю.
— Значит, отправьте Керенскому мои требования, — сказал Корнилов.
— Я постараюсь его убедить, — сказал Савинков.
— Хорошо. Я на вас рассчитываю, Борис Викторович, — сказал Корнилов.
Советы крепко держали Керенского за яйца, и он вынужден был крутиться, как уж на сковородке, угождать и нашим, и вашим, лавировать между совдеповскими социалистами и правительством-кадетами. И если весной, в революционном угаре, громкие речи Керенского позволили ему подняться на самый верх, то теперь от него ждали не речей, а каких-то конкретных решений для массы накопившихся проблем. А кризис-менеджер из Керенского был как из известного материала пуля. Ему бы команду управленцев, крепко сбитую, преданную лично ему, но увы. Керенский был патологически ревнив к власти, и не терпел возле себя никаких сильных личностей, устраняя их интригами и заговорами.
Вот только политика — это командная игра. Один в поле не воин, и Корнилов это прекрасно осознавал.
Савинков ушёл передавать требования генерала в правительство, Духонин удалился с пачкой приказов. Корнилов решил не оставаться в штабе, а вернуться пока в поезд. Управлять фронтом можно и оттуда. К тому же, если Керенский согласится на его требования, из Бердичева надо будет ехать уже в Могилёв, в Ставку Верховного Главнокомандующего, и нет никакого смысла располагаться на квартире здесь.
— Владимир Васильевич, голубчик, прикажите подать автомобиль. Возвращаемся в поезд, — попросил генерал, выходя из кабинета.
Голицын кивнул, ответил положенное по уставу и стремительным шагом помчался на улицу.
Генерал же, медленно шагая по коридору штаба, раздумывал над тем, кого назначить командовать фронтами после того, как правительство удовлетворит его требования. Нужны были авторитетные и крепкие духом генералы, которые не станут заигрывать с советами депутатов и солдатскими комитетами. Если бы во время Октябрьской революции на Северном фронте командовал кто-нибудь более решительный, возможно, большевистский переворот удалось бы подавить. Но история, как известно, сослагательного наклонения не знает.
Дело осложнялось тем, что испокон веков в русской армии командующие фронтами назначались не по заслугам или боевым качествам, а по выслуге лет и согласно старшинству. Так что в начале войны на этих должностях стояли престарелые генералы, сражавшиеся ещё в русско-турецкой войне. И из-за этой сложившейся системы за места здесь интриговали похлеще, чем при монаршем дворе. В итоге главкомы менялись туда-сюда что при царе, что при республике, ревностно следя за чужими успехами.
Так что Корнилов желал распределить места таким образом. Северным, самым сложным и беспокойным участком, наиболее подверженным разложению, отправился бы командовать генерал Каледин, казачий атаман, отстранённый теперь от командования войсками из-за того, что отказался поддержать демократизацию армии. Западным фронтом командовать стал бы его нынешний начальник штаба генерал Марков, Юго-Западным — генерал Деникин. Эти двое, конечно, лучше всего работают в паре друг с другом, но придётся их разлучить. Румынским фронтом формально командовал король Фердинанд, но фактически его обязанности исполнял генерал Щербачёв, и к его действиям у Корнилова никаких претензий не было. Румынский фронт стоял крепко и сопротивлялся вражеской пропаганде довольно успешно. А на Кавказский фронт вернулся бы генерал Юденич, снятый Керенским с должности за сопротивление указаниям Временного правительства.
Вот только это был идеальный, сферический в вакууме, вариант развития событий. Корнилов ясно понимал, что никто не даст ему проводить в жизнь все эти начинания, а левая пресса заклеймит его реакционером. Хотя визг про военную диктатуру и бонапартизм и так будет стоять до небес, стоит только его требованиям появиться в газетах. Корнилов время от времени мониторил прессу, и там уже опасались возвращения к старым временам, с тревогой глядя на возвращение смертной казни и прочие жёсткие меры.
Но с другой стороны, многие восхваляли его в самых лестных эпитетах, упражняясь в славословии, уже сейчас именуя его спасителем фронта и прочее, и прочее. Правая оппозиция усиленно прогревала общественное мнение.
Пока всё шло по плану. Корнилов успешно остановил бегущую армию, вернул её в окопы, и теперь в народе заслуженно считался самым популярным генералом, так что Керенский будет вынужден принять его требования и назначить его Верховным. Не потому что военный и морской министр Временного правительства сам того хотел, а потому что это было единственным выходом из сложившейся ситуации. Теперь эту ситуацию нужно развить таким образом, чтобы у правительства не осталось
