в Ленинграде, куда семья благополучно вернулась после войны, застав любимый город в разрухе.
Именно после войны, вернувшись в Ленинград, Дима и начал мечтать о море, глядя на корабли в Финском заливе. Он хорошо учился, и ему повезло поступить в Военно-медицинскую академию имени Кирова, которую успешно закончил год назад, получив погоны лейтенанта медицинской службы и распределение на Тихоокеанский флот, став судовым врачом на новом эсминце «Вызывающий». Флотские называли таких, как он, с уважением, морскими докторами. Вот только служба эта оказалась совсем непростой.
Романтики дальних странствий по морям и океанам, к которой Дмитрий Ефремов так стремился, было мало. Дни проходили больше в корабельных коридорах, чем на открытых палубах, на которых, по уставу службы, судовому врачу делать нечего. Наоборот, во время боя ему предписывалось находиться в утробе боевого корабля, чтобы спасать раненых в корабельном лазарете, оперируя на потоке, несмотря на любые неблагоприятные факторы, вроде повышенной вибрации корпуса, качки, крена или попадания вражеских снарядов. Но, к счастью для Дмитрия, хотя международная обстановка и оставалась напряженной, никаких морских сражений пока не происходило, а эсминец выходил лишь в учебные походы.
И Ефремов занимался больше всякой рутиной, вроде взятия проб питьевой воды из цистерн и еды из камбуза на наличие кишечной палочки, или же плановыми прививками экипажу, которые предписывало делать начальство, выдавая на корабль препараты для вакцинирования то от одного, то от другого заболевания и требуя отчета. Несмотря на постоянную сырость и злые ветра, моряки, на удивление, серьезно болели редко. И Дмитрий все больше скучал, потому что те приключения, о которых он мечтал с юности, в его жизни пока никак не наступали. Интересных походов с заходами в иностранные порты не намечалось. А корабельные офицеры общались с ним мало, перекидываясь разве что парой фраз в офицерской кают-компании во время совместного приема пищи. Возможно, они опасались слишком уж большой эрудиции молодого доктора, на фоне которой многие просто чувствовали себя дураками. А, может быть, их коробило, что сует он свой нос, куда не следует, борясь за чистоту и гигиену, и делая замечания, например, насчет обязательного мытья рук перед едой.
Наверное, потому, ощущая вакуум одиночества, Ефремов и решил сдружиться с особистом, который, в отличие от остальных, охотно шел на контакт с молодым врачом, хотя и был значительно старше. Началось с того, что Яков Ефимович Соловьев стал захаживать в лазарет, жалуясь на головную боль. Потом он беспокоился, не повысилось ли артериальное давление. Потом просил проверить кровь на сахар, мотивируя тем, что его бабушка рано умерла от диабета. Вот только выяснилось, что ничего страшного со здоровьем Соловьева не происходит. Но, пока продолжалось обследование, слово за слово, они начали делиться друг с другом мыслями о корабельном быте и об отдельных колоритных личностях, сплетничали о сослуживцах и обсуждали даже те или иные новости, которые приносил Яков, постоянно ошивающийся при корабельном начальстве.
А потом они стали и выпивать совместно. Ведь медицинский спирт у доктора всегда имелся в достатке. Тут Ефимов допустил ошибку. Выпив однажды больше, чем следовало бы, он захотел прочитать свои студенческие стихи, да рассказать пару анекдотов хорошему человеку, чтобы повеселить его. И попался. Особист сразу же проявил свое истинное лицо, заставив подписать бумагу о сотрудничестве с органами госбезопасности.
С этого момента Ефимов был вынужден сделаться осведомителем и «стучать» на своих товарищей по корабельному экипажу, провоцируя их разговорами на политические темы, что заставлял его делать Соловьев. И вот теперь особист приказывал ему разведывать обстановку на яхте эмигрантов, которая потеряла ход в шторм и просила о помощи. Задание Дмитрию не особенно нравилось. Но, делать нечего, пришлось собирать свой медицинский саквояж и отправляться в опасный путь на катере через бурлящую штормовую воду.
— Вот, ты же так хотел приключений, а я тебе сейчас самое настоящее приключение предлагаю. И, если успешно пройдешь это испытание, то могу порекомендовать тебя потом в агенты КГБ. Характеристику положительную напишу. Пройдешь спецкурсы и станешь разведчиком под прикрытием какой-нибудь гуманитарной миссии ООН по здравоохранению или нашего какого-нибудь медицинского представительства в одной из стран. Или же в институт какой-нибудь престижный научно-исследовательский тебя внедрят, чтобы следил там изнутри за обстановкой. Да перед тобой сумасшедшие перспективы откроются! — уговаривал его особист, предварительно тщательно проинструктировав, что и как требуется выяснить на чужом судне.
* * *
Стоя на корме «Богини», помощник капитана Тимур Рашидов смотрел, как со стороны эсминца заходит по дуге неуклюжий катер, переваливающийся на высоких волнах, которые временами захлестывали его целиком, хотя шторм уже и пошел на убыль. Прошло не так и мало времени с тех пор, как он начался, а на яхте так и не удалось запустить двигатели. Обе турбины не подавали признаков жизни. Электроника, свихнувшись, наглухо застопорила их. А запасной дизель тоже никак не желал работать, его блок управления, напичканный электроникой, похоже, сломался напрочь. А без него надо было долго и трудно возиться с непонятным результатом, чтобы попробовать разобраться, как всю эту электронику обойти и запустить движок напрямую. С запасными дизельными генераторами с навороченной электроникой была сходная проблема. А в бортовых компьютерах, похоже, перегрелись и сгорели процессоры.
Оба судовых электрика, Вадим Ростоцкий и Николай Ферзев, каждый из которых имел еще и квалификации ай-ти специалистов и электронщиков, конечно, работали все это время. И машинная команда яхты, как могла, помогала им, пыталась делать все, что можно. Вот только, когда же будет хоть какой-то результат, никто пока сказать точно не мог. А специалисты сходились в том, что всему виной было это непонятное явление, сходное по виду с северным сиянием, которое или создало какое-то очень сильное поле, или само являлось его следствием, что пагубно подействовало на все электронные компоненты. Впрочем, постепенно это необычное свечение, вроде бы, начинало бледнеть.
Сам Тимур в этот момент, наблюдая, что на старом эсминце электричество есть, предполагал, что всему виной, похоже, слишком тонкая современная электроника, сделанная по нанотехнологиям, в то время, как на корабле старой советской постройки все электрические приборы довольно примитивные, а электроника там и вовсе сделана, скорее всего, на лампах. Как бы там ни было, а катер с эсминца неумолимо приближался. И Тимур вместе с двумя матросами готовился принимать аварийную партию. Правда, Рашидов настраивался на скептицизм. Ведь если уж такие продвинутые спецы, как Ростоцкий и Ферзев, не смогли ничего исправить, то уж военные морячки с устаревшего эсминца, который по возрасту уже давно пора списать на металлолом, тем более, вряд ли что-нибудь сумеют сделать для восстановления работоспособности силовой установки яхты.
* * *
Доктор Ефремов не стал спускаться внутрь катера, где громко стучали дизеля. Положение офицера позволяло
