– Не глупите. Сейчас вы выразились, словно герой средневекового романа.
– Я не герой, – мрачно возразил он. – Постарайтесь запомнить это.
– Перестаньте насмехаться! – Ее голосу явно недоставало убежденности.
– У меня и в мыслях не было насмехаться над вами, миледи. – Он прикрыл глаза, и на долю секунды выражение острой муки исказило его черты. – Мир полон опасностей, о которых вы и не подозреваете. О них вам не следует знать, – решительно добавил он.
В холл вышла горничная.
– Мне пора, – торопливо произнесла Белл, нервничая все больше.
– Вы правы.
Она повернулась и сбежала по ступеням крыльца. Легко взобравшись в седло, она пустила кобылу рысью по аллее к большаку, чувствуя спиной пристальный взгляд Джона.
Что с ним стряслось? Если прежде новый сосед интриговал Белл, то теперь ее охватило жадное любопытство. Настроение Джона было переменчиво, как ветер. Белл не понимала, как он может мягко поддразнивать ее, а уже через секунду становиться таким мрачным и раздраженным.
Белл не могла избавиться от мысли, что этот человек нуждается в ней – точнее, не в ней, а просто в ком-нибудь. В собеседнике, который мог бы избавить его от боли – она появлялась в его глазах каждый раз, когда он считал, что этого никто не замечает.
Белл расправила плечи. Она не из тех, кто отступает перед вызовом.
Глава 4
Остаток дня Белл провела в размышлениях о Джоне. Она рано легла спать, надеясь, что крепкий и продолжительный сон поможет ей прийти к решению. Но сон долго ускользал от нее, и, когда Белл наконец погрузилась в дремоту, образ Джона настойчиво заполнял собой все ее грезы.
На следующее утро она проснулась позже, чем обычно, но когда спустилась к завтраку, то обнаружила, что Алекс и Эмма вновь задержались в постели. Белл была не в настроении придумывать себе развлечения, поэтому быстро расправилась с завтраком и решила выйти прогуляться.
Взглянув на свои ноги, Белл сочла ботинки достаточно крепкими для пешей прогулки и выскользнула на улицу, оставив у Норвуда записку для своих кузенов. Осенний воздух этим утром был свежим, но не холодным, и Белл порадовалась тому, что не надела плащ. Шагая по тропе, она вдруг обнаружила, что направляется на восток – прямо к поместью Джона Блэквуда.
Белл застонала: ей следовало предвидеть, что такое случится. Она остановилась, пытаясь заставить себя повернуть на запад, на север, юг, северовосток – куда угодно, лишь бы не на восток. Однако ноги отказались повиноваться ей, и она побрела вперед, стараясь оправдать свою выходку нелепой причиной: ей известно, как добраться до Блондвуд-Мэнора по большаку, а напрямик, через лес, туда, наверное, и нет дороги.
Белл задумалась. Поместье называлось как угодно, только не Блондвуд-Мэнор. Но даже ради спасения собственной жизни она не смогла бы припомнить его название. Белл потрясла головой и зашагала дальше.
Через час она пожалела о том, что отправилась в путь пешком. До границ владений Алекса предстояло пройти не менее двух миль, и, судя по вчерашним словам Джона, от границ поместья до его дома расстояние составляло тоже пару миль. Башмаки Белл оказались не настолько удобными, как она надеялась, и в душу к ней закралось страшное подозрение, что на правой пятке постепенно вспухает волдырь.
Она попыталась сдержать раздражение, вызванное болью, но наконец сдалась и с громким стоном признала поражение перед мозолью. Присев на корточки, девушка провела по траве ладонью, проверяя, сухая ли она. Утренняя роса уже испарилась, и потому Белл без опасений уселась на землю, расшнуровала ботинок и стащила его. Она уже собиралась продолжить прогулку, когда вспомнила, что на ней любимые чулки. Со вздохом Белл приподняла юбку и стащила правый чулок.
Находясь на расстоянии десяти ярдов, Джон не мог поверить своим глазам. Белл вновь бродила по его владениям! Он уже намеревался заявить о своем присутствии, когда Белл вдруг что-то пробормотала, а затем уселась на землю, презрев все правила приличия.
Заинтригованный, Джон скрылся за деревом. За неожиданным поступком Белл последовала гораздо более соблазнительная сцена, чем он смел надеяться. Стащив ботинок, Белл подняла юбки выше колен, открыв его взгляду вызывающую искушение пару стройных ножек. Джон чуть не застонал. В обществе, в котором считалось неприличным обнажать даже щиколотки, подобное зрелище вряд ли назвали бы просто пикантным.
Джон знал, что ему не следует подглядывать. Но стоя за деревом и наблюдая, как Белл стаскивает чулок, он не мог придумать лучшего выхода. Окликнув Белл, он только смутит ее. Лучше, если она никогда не узнает, что он стал свидетелем ее смелой выходки. Джон полагал, что истинному джентльмену хватило бы мужества повернуться к ней спиной, но он уже давно сделал вывод, что мужчины, гордо называющие себя джентльменами, на поверку не всегда оказывались таковыми.
Он никак не мог отвести от нее глаз. Невинность лишь придавала Белл большую соблазнительность, какой лишены профессиональные актрисы. Непреднамеренный стриптиз выглядел еще более чувственным потому, что Белл снимала чулок с мучительной медлительностью – ей, по-видимому, нравилось прикосновение шелка к гладкой коже.
Когда же с чулком было покончено – с точки зрения Джона, это случилось слишком быстро, – Белл вновь забормотала что-то себе под нос. Он улыбнулся. Ему еще не встречался человек, который бы так часто беседовал сам с собой – особенно в столь резком тоне.
Поднявшись, Белл несколько раз оглядела себя, пока ее взгляд не упал на бант, украшающий платье. Она крепко привязала чулок к банту, нагнулась и подобрала с земли ботинок. Джон чуть не рассмеялся, когда она вновь забормотала, поглядывая на ботинок, как на маленькое, но назойливое существо – видимо, девушка только сейчас поняла, что могла бы просто засунуть чулок в ботинок.
Джон услышал ее громкий вздох, а затем Белл пожала плечами и побрела прочь. Джон удивленно приподнял бровь, поняв, что она не возвращается домой, а направляется прямо к его имению. В полном одиночестве. Вероятно, этой дерзкой девчонке не хватило ума серьезно отнестись к его предостережению. А ему-то казалось, что днем раньше он напугал ее. Бог свидетель, он перепугался сам.
Но Джон не мог сдержать улыбку, потому что в одном ботинке Белл хромала почти так же заметно, как он сам.
Быстро повернувшись, Джон направился в глубину леса. После ранения он с рвением фанатика давал нагрузку поврежденной ноге, и в результате научился ходить довольно быстро – почти так же быстро, как человек с двумя здоровыми ногами. Правда, от такого переутомления нога начинала немилосердно ныть.
Но теперь, пробираясь между деревьями, он не думал о последствиях. Прежде всего ему требовалось пересечь лес и перехватить Белл на подступах к Блетчфорд-Мэнору – так, чтобы она не догадалась, что за ней наблюдали.
Джон помнил, что впереди тропа делает поворот, и потому прошел сквозь лес наискосок, проклиная каждое поваленное дерево, через которое теперь был не в состоянии перепрыгнуть. Наконец, когда он вышел на тропу полумилей ближе к дому, колено ныло, а его самого пошатывало от усталости. Положив руки на бедра, Джон на минуту остановился, чтобы перевести дух. Боль простреливала ногу до ступни, любая попытка выпрямиться становилась мукой. Морщась, он растирал колено, пока острая боль не притупилась.
