поесть, и умыться, побриться, зубы почистить, и детей накормить, и на работу, наконец, собраться — а ехать почти в другой конец города на электричке. И эта привычка столь прочно вошла в привычку, что безотказно действовала и в выходные с праздничными днями, и позднее при работе у фермера, где бежать-то особо некуда, все рядом. И никаких будильников-то не требовалось! Стоит ли удивляться тому, что и тут он вскочил как штык все в те же без двадцати шесть? Чем, естественно несколько удивил проснувшихся даже позже него родителей — у них-то работа недалеко, пешком дойти недолго, а уж на трамвае и подавно. Впрочем, при хорошей погоде они предпочитали дойти пешком, а не толкаться в битком набитом вагоне…
— Что не спишь-то? — зайдя на кухню и застав Михаила там, спросила мама.
— Да не знаю, мам, — пожал он плечами. — Проснулся вот и не хочется спать дольше.
— Ну-ну, — усмехнулась мама. — Смотри потом на уроке не засни…
— Не засну, — усмехнулся Михаил.
Уж если на работе за кульманом не засыпал… Так с чего в школе вдруг? Тем временем, быстро растопив плиту, мать начала готовить завтрак — и в этот день им была гречневая каша с яичницей, одно из «классических» утренних блюд его детства. Поскольку каша на завтрак была у них почти каждый день — хоть и в несколько разных формах. То свежесваренная с молоком (при мысли о котором сразу вдруг вспомнились всем знакомые бутылки с блестящими крышками из фольги и частенько текущие пакеты-тетраэдры — впрочем, воспоминание было «ложным», в их семье его обычно покупали через знакомых с работы, живших на окраине и державших корову), то как сейчас — разогретая на сковородке с яичницей, а то и с мясной подливкой или котлетами. Как говорится, день на день не приходится…
Эх, детство… Как все же приятно было снова оказаться молодым, снова видеть молодых и здоровых родителей и многих других хороших людей, жить в лучшей стране на свете, а не при уродском, людоедском капитализме! Будь прокляты эти сволочи буржуйские!
— Миш, сходи сестру разбуди, — внезапно отвлек его от воспоминаний мамин голос. — Пора уже…
— Сейчас, мам!
Как обычно Машка просыпаться не больно-то хотела — лишь после того, как он хорошенько потряс ее, сестра с недовольным бурчаньем сквозь сон приоткрыла глаза, которые буквально сразу ж начали округляться.
— Мишка, тебе чего?
— Мамка отправила тебя разбудить, — пояснил он. — Ну вот и…
— А-а-а-а, — зевнула сестра. — А то я уж подумала, что случилось чего как тебя увидела…
— Нормально все, — усмехнулся Михаил. — Просто я сегодня проснулся рано…
Впрочем, как раз в это время вдруг заговорило радио — точнее говоря, после передачи сигналов точного времени зазвучал гимн Советского Союза.
— Значит, и впрямь вставать пора, — еще раз зевнув на словах про «нас вырастил Сталин на верность народу», произнесла Машка. — Вон и гимн поют…
Дальше все было по хорошо знакомому с детства распорядку… Умыться, сбегать в «туалет типа сортир» в огород, гимнастику сделать, собрать портфель в школу, потом сели за завтрак. За которым, как обычно, обсуждали планы на сегодняшний день. За какими покупками сходить надо (и тут в разговоре впервые мелькнуло необычное для Михаила словосочетание «артельный магазин»), что сделать, к кому зайти… Обычные, можно даже сказать рабочие моменты. Так у них в семье всегда было. Потом сначала сестра начала собираться в техникум — ей еще ехать на трамвае через половину города, потом и родители, попрощавшись, пошли на работу. Осталось только побриться — для чего у него была новенькая, ее купили буквально год назад, бритва «Харьков-2», которая, как он помнил, проработает еще не одно десятилетие пока не будет заменена более современной «Харьков-40». Правда, по ходу делу ее придется каждые полгода перебирать, чистить и смазывать машинным маслом, но это было так привычно, что даже не воспринималось как какая-то проблема. И вот, наконец, последним засобирался и сам Михаил…
На этот раз, помимо Петьки, его нагнал и Семка, которые начали сразу делиться с ним впечатлениями о вчерашнем вечере — который, как оказалось, был «веселым».
— Прикинь, Мих, — весело болтал Семка, — вчера пацаны Катьки Федосеевой ухажера встретили!
— И что? — заинтересовался Михаил.
— Наш пацан! — радостно ответил Семен. — Димка Рябов теперь с фингалом ходит, так что Колька теперь наш! Нормальный пацан, не ссыкло какое!
Мысленно поморщившись таким «традициям знакомства», Михаил однако не подал виду. Хочешь гулять с местной девчонкой — докажи, что ты мужик и готов ее защищать. Таковы уж нынче были местные порядки — и попробуй их тут переделай… Потому каждому «новенькому» на районе почти неизбежно устраивали «проверку». Ибо нормальный пацан должен, если надо, сам сдохнуть, но не дать в обиду свою девчонку! По той же причине, кстати, местные и откровенно не понимали всяких «Румат», считая тех «ссыклом позорным». Себе, понимаешь, «бронерубашку» нацепил, а на девчонку пофиг! А должен был одеть ее ей, а сам, если что, погибнуть в бою!
Так что «проверку» устраивали всякому, кто не служил в армии… Обычно это выглядело достаточно стандартно — встречали «чужака» со словами: «И кто это тут с нашими девчонками гуляет?» Дальше вариантов могло быть несколько, но чаще всего выставляли вперед одного из самых здоровых пацанов в качестве «поединщика», «силушкой померяться» и смотрели на реакцию… Если чужак готов был постоять за свою девчонку и умел более-менее неплохо драться, то обычно все заканчивалось парой-тройкой ударов кулаками — после чего все и заканчивалось. Пацаны повзрослее, студенты или молодые рабочие, после этого даже могли пойти вместе пива выпить, в знак того, что «чужак» принят местным обществом. Отныне всякий, кто решит сделать ему что плохое, станет врагом и для всех местных. Если чужак не умел драться и огребал, то он тоже становился «своим», хоть и с определенной оговоркой — драться, дескать, научится, а вот смелости если нет, то и не будет. Правда, научиться драться для него становилось после этого практически обязанностью. И совсем другое дело — если «чужак» показывал себя трусом. Трусость в глазах «пролетарских» — смертный грех, которому нет и не может быть прощения! И тут вариантов тоже могло быть два, тут уже в зависимости от настроения — от битья морды до презрительного «выпроваживания», с ехидными насмешками. Но в любом случае после этого дорога на район «чужаку» была закрыта. Даже если в первый раз обошлось, то второй раз уж точно морду набьют!
Таковы вот «милые» были местные пацанские «обычаи» в годы его детства, которые более-менее сойдут
