все делалось так, как учил Антон Семенович Макаренко. В основе воспитания лежали труд и влияние коллектива. Война вынудила колонию покинуть Бровары, переселиться из-под Киева сюда, в город Халтурин, расположенный на высоком берегу реки Вятки в Кировской области. Просто поразительно, как начальник колонии Николай Михайлович Палладий — сподвижник и ученик Макаренко — в такое тяжелое время сумел сохранить основной костяк воспитателей. И на новом месте методы работы остались те же. А теперь вот сам же он, Палладий, говорит: надо что-то иное, особое! А что?..
«Разобью всех по разным группам и отрядам — и все чисто! А там побачу, что получится», — решил Копейка. «Все чисто» — это у него поговорка такая была. Употреблял он ее, — словно итоговую черту подводил, — для закрепления мысли.
На второй день утром Афанасий Маркович, ставя в ведомости палочки, выдавал новичкам одежду: куртки, рубашки, брюки, ботинки, шапки. Долго пришлось подбирать обмундирование Володе Пучкову, высокому и худющему. Стандартные брюки были ему коротки, а рубашки — широки. Глядя на его вздернувшиеся чуть не до колен штаны я свисающую с плеч рубаху, ребята покатывались со смеху, острили:
— О, да тебе в самый раз, как по заказу!
— Припарадился! Для огородного пугала лучше некуда.
— Ты, Володя, не горюй: короткое вытянется, а широкое сядет — все и будет в аккурат!
Копейка глядел на них с добродушной улыбкой. «Ничего хлопцы, веселые, не унывают… Все чисто!»
Первый день прошел гладко, без происшествий. Афанасий Маркович издали — незаметно — наблюдал за поведением «хлопцев». Ребята вели себя спокойно, постепенно входили в жизнь колонии. Ничего из ряда вон выходящего не произошло и на второй день, и на третий… На уроках в школе они усердно учили алгебру и грамматику, догоняя ушедших вперед колонистов. В мастерских с азартом строгали и пилили — делали табуретки, столы.
В свободное время новички, определенные Копейкой в разные группы, собирались стайкой вокруг Петра Фролова. Чувствовалось, что к нему тянутся все, к его слову прислушиваются. Коренастый, невысокого роста, черноватый крепыш, Фролов был всегда спокойным, уравновешенным. За какое бы дело ни брался — хоть в столярке, хоть в классе, — ему ничего не нужно было объяснять дважды, все схватывал с лету. Это вызывало у его друзей восхищение. И еще, как приметил Афанасий Маркович, ребята уважали Фролова за бесхитростность и прямоту. Он не стеснялся говорить правду в глаза. А если у кого-то что-нибудь не получалось в работе, в учебе, спешил помочь, растолковать.
«Треба сперва к нему подобрать ключик, а уж через него — ко всем», — размышлял Афанасий Маркович. Но никакого особого ключика к Фролову не потребовалось. Он и без ключика стал одним из самых надежных помощников Копейки и других воспитателей. На занятиях по столярному делу помогал мастеру обучать ребят тому, как правильно долбить пазы, вязать шипы. После занятий его частенько можно было видеть в кругу колонистов пересказывающим содержание какой-нибудь книги, а читал он запоем.
Однажды Петр Фролов неожиданно открылся Копейке неведомой до того гранью. Произошло это так. Афанасий Маркович обходил комнаты общежития, проверял, как идет утренняя уборка помещений. Открывая дверь в комнату, где уборку делали Володя Пучков, Петр Фролов и Профессор (так прозвали ребята одного колониста), — он услышал горячий спор. По праву старшего группы Фролов заставлял Профессора подмести пол. Но тот решительно отказывался взять в руки веник.
— Чтобы я, как дворник, махал этой метлой? Никогда! Это для меня низко и погано! — презрительно произнес Профессор, подопнув веник.
— Погано? Эх, ты, чистоплюй! Да знаешь ли ты, что если бы не дворники, все города давно бы утонули в грязи. Дворники, брат, не тебе чета, они на улицах чистоту наводят, чтобы каждому было приятно пройти, а ты что? Ты способен лишь карманы чистить! — выговаривал Фролов.
— Карманы чистить и улицы мести — два дела разные. Это ты верно сказал. Мести может каждый, а моя работа тонкая, тут нужен особый талант!
— Талант! — иронически произнес Фролов. — Ты вот никакому ремеслу здесь не учишься, а выйдешь из колонии, что будешь делать со своим талантом? Опять пойдешь воровать? Эх, ты! Тебя бы к немцам на недельку, они бы тебе показали талант!
— Ну, фашисты — грабители, почище нашего брата! — не сдавался Профессор.
— Верно, грабители, а попробуй-ка у них взять, — наседал Фролов. — Спроси вон Володю, он тебе расскажет, как ему попало за то, что хотел съесть немецкое яблочко.
— Фашист как врезал — из глаз искры посыпались! — подтвердил Пучков.
— Где он тебе так? — заинтересовался Профессор.
Тут ребята увидели замершего у порога Афанасия Марковича и, на полуслове оборвав разговор, взялись за приборку. Копейка сделал вид, что ничего не слышал, но в душе был доволен Фроловым: «Гарный хлопец!»
Спустя некоторое время Афанасий Маркович узнал, что Фролов подружился с беспризорником Кирюхой. А Кирюха был кумиром малышей, он мог возиться с ними часами: затевал игры, мастерил для них безделушки, журил провинившихся как добрый, но строгий старший брат.
«А что Фролов с Кирюхой сдружился, так то добре, — с удовлетворением отметил про себя Копейка. — Малышей не дадут в обиду и от дурного влияния оградят».
Летом Кирюха вскопал во дворе колонии небольшие грядки, посадил на них всякую всячину — и лук, и морковку, и цветы, и табак. Для малышей установил очередь, кому когда поливать грядки, полоть от сорняков.
— Как ты думаешь, — успеет твой табак вырасти, не выдергают его раньше времени? — спросил как-то Кирюху директор школы Павел Сергеевич Жданов.
Афанасий Маркович даже удивился, с какой уверенностью ответил Павлу Сергеевичу воспитанник:
— Ну, этого бояться нечего. Это никогда не случится!
И, правда, не случилось. Его табак никто самовольно не трогал.
Вскоре Петра Фролова назначили командиром отряда, а комсомольцы колонии избрали его заместителем комсорга — Любови Горевой. Дел и забот у него прибавилось. Теперь Копейка слышал его звонкий голос то там, то тут. Вот он подает нараспев команды — проводит во дворе с отрядом физзарядку. Вот назначает в столовой разносчиков хлеба и посуды, ведет отряд на хозяйственные работы, выступает на комсомольском собрании… А вот с глазу на глаз о чем-то разговаривает на скамейке с провинившимся Профессором. И судя по тому, как хмурит Петр темные густые брови, разговор идет серьезный, начистоту.
Смотрел воспитатель Копейка на Фролова и радовался в душе: «Хлопец хоть куда!» И когда Палладий завел речь о том, кого бы из воспитанников назначить мастером производственного обучения в столярной мастерской, Афанасий Маркович без колебаний порекомендовал Фролова.
Совсем иного склада был Володя Пучков. Что у общительного и расторопного Петра получалась как бы само собой, то Володе стоило немалых усилий. Нескладный, худой, в
