помолчал, потом прошёл за стол и сел.
– Нам очень жаль! Искренне! Но вам необходимо временно прекратить разработки фито–энергии, сдать все исследовательские материалы и носители информации, и дать подписку, что никогда не при каких обстоятельствах вы не раскроете тайну открытия никому. Вы понимаете вашу ответственность?
Учёный вскочил:
– Это невозможно! Как прекратить исследования? Это – будущее Земли. Без него человечество погибнет, в конце концов!
– Успокойтесь. Всему своё время. Мы обещаем вам, что проанализируем ситуацию и, когда наступит время, внедрим ваше открытие в жизнь. Оно не пропадёт! Ваше имя, как автора открытия, будет известно всем! Но не теперь. Сейчас мы просим вас передать всё связанное с открытием, комиссии, которая прибудет к вам в лабораторию через два дня.
Они смотрели друг на друга. Всклокоченный бледный учёный и спокойный в своём праве и силе, глядевший на него чуть исподлобья Куратор.
– Ваша работа очень важна. Мы хотели бы вас просить не покидать лабораторию до получения вами задания на новые разработки.
– Но у Творцов есть свобода творчества!
– Естественно! Свободу творчества у вас никто не отнимает, но она не должна разрушать существующий миропорядок и не должна противоречить целям, которые стоят перед нашим обществом! Надеюсь, вы понимаете нас?
– Понимаю.
– Вот и хорошо.
Лицо Куратора вдруг странно перекосилось, зарябило. Сердце Глеба гулко забилось, болью отдаваясь в груди. Голову сдавил жёсткий пылающий обруч. Пол качнулся под ногами. Голова закружилась, он зажмурился, не удержался и упал. Пытаясь удержаться, машинально схватился за что–то металлическое холодное, почувствовал, как тело куда–то плывёт, покачиваясь. Открыл глаза и увидел, что носилки, на которых он лежал, вытаскивали из везделёта.
«Везделёт… Откуда везделёт? Куда меня несут? Кто эти люди? Да, меня же арестовали! Я ранен. Нет. Это бред. Я болен. Это просто бред».
Бред мешался с явью, и он потерял сознание.
***
Сначала вернулась боль. Она ворочалась в груди, то затихая, свернувшись тугим колким комком, то, просыпаясь от неловкого движения, и, вечно голодная, набрасывалась на его тело, сося и въедаясь во внутренности, от чего на лбу Глеба проступал холодный пот, и с запёкшихся губ срывался стон. Сознание возвращалось постепенно. Он почувствовал, что лежит на чем-то жёстком. Прислушался, не открывая глаз, но ничего кроме тишины не услышал.
Открыл глаза. Маленькая комната из-за стен, выложенных серой керамической плиткой, казалась тёмной. Высоко вверху, полтора человеческих роста, почти во всю ширину стены проходила щель-окно, через которую струился свет. Солнечные лучи яркой жёлтой полосой освещали противоположную от окна стену, у которой изголовьем стояла его кровать.
Глеб лежал и смотрел, как пылинки играли в солнечном свете. Вездесущие они проникли и сюда, хотя не захотели спуститься вниз к нему, отчего полумрак комнаты казался гуще.
Холодно. Он осмотрелся. Почти пустая комната: кровать, у противоположной стены, под окном-щелью – маленький пристенный стол, рядом стул. В углу слева от двери кабинка, где сквозь полупрозрачную перегородку просматривался душ, раковина и унитаз. Он перевёл взгляд на дверь. Чёрная, монолитно-гладкая, как кусок камня, только в центре неё, таращилось бельмо глазка.
Вместе с сознанием вернулась и память. «Арестован. Глупо было даже пробовать бежать. Меня сразу убьют или нет? Если бы хотели убить, уже бы убили, зачем меня куда-то тащить. Аннигилировали бы и всё… Материалы! Им нужны мои материалы, чтобы уничтожить», – страх сковал его, даже боль затихла, спряталась. Холодный пот выступил на лбу. «Что же делать? – он с трудом сел. – Эти выпытают всё, а потом сотрут память или убьют».
Послышался шорох.
Он увидел, как дверь вздрогнула и медленно заскользила вправо, прячась в противоположную стену и открывая проход. На пороге показался молодой человек.
Глеб удивлённо посмотрел на него. Вошедший выглядел нелепым: долговязый, непропорционально сложенный, с большой коротко остриженной головой, узкими плечами и узкими бёдрами, непомерно длинными ногами и короткими руками. Бледное продолговатое лицо его с маленькими тёмными глазками, длинным, печально согнутым вниз кончиком носа над неожиданно пухлым большим ртом, придавали ему вид печального обиженного ребёнка – переростка.
Перед собой он катил небольшую тележку, накрытую белой тканью.
– Здравствуйте. Я ваш личный охранник-к. Меня зовут Рик–к–ки Тив. К–как–к вы себя чувствуете? – спросил он, чуть заикаясь.
Глеб молчал.
– Почему вы молчите? Док–ктор вас осмотрел, пок–ка вы были в беспамятстве, сделал всё, что необходимо, и ск–коро вы пойдёте на поправк–ку. Не волнуйтесь.
– Где я? За что меня арестовали и чуть не убили?
– В своё время вы получите ответы на все вопросы. Не беспок–койтесь, вас ник–кто не собирается убивать.
Рикки Тив остановился около столика, откинул белую ткань с тележки. На ней обнаружились две металлические кастрюльки: одна побольше, другая поменьше. На сложенных салфетках лежали столовые приборы.
– Я привёз обед. Идите, к-к столу, – Рикки снял крышку с большой кастрюли и налил что–то в металлическую миску. Комнату наполнил аромат еды. Слюна непроизвольно наполнила рот Глеба. Он сглотнул, но не тронулся с места.
Рикки Тив, закончив наполнять миски, поставил их на столик и обернулся: – Идите же, идите! Вам нужно хорошо к—кушать, чтобы выздороветь. Вам понадобятся силы.
«Мне понадобятся силы, – эхом отозвалось в голове Глеба. – Да, глупо морить себя голодом. Желающих убить меня и так предостаточно». Он встал и пошёл к столу.
– Ну, вот и хорошо. К—кушайте. Отдыхайте. Я потом приду, заберу посуду.
– Спасибо.
Рикки Тив кивнул и вышел. Дверь за ним с шорохом плавно закрылась.
***
Алина, хохоча, взлетает к небу и вновь стремительно летит вниз к нему в руки. Глеб ловит её, на мгновенье прижимает дочь к груди и снова подбрасывает вверх.
– Ещё, ещё, – кричит она, заливаясь от смеха.
– Хватит уже. Уронишь! Идите сюда! – зовёт жена, – Алина, смотри, какой я тебе веночек сплела.
Глеб ставит дочь на ножки:
– Побежали к маме веночек смотреть?
– Да! – соглашается дочь, разворачивается и, быстро – быстро перебирая чуть косолапыми ножками, несётся вперёд.
– Постой, Алина, дай ручку, упадёшь!
– Нэть! – Алина в белом платье с красными маками и босиком бежит по мягкой тропинке среди высокого разнотравья, утопая в зелени и луговых цветах. Глеб, смеясь, быстро идёт за ней, стараясь поймать, подхватить на руки. Тропинка сворачивает и вот он уже не видит дочь, только слышит её звонкий смех. Глеб бросается бежать:
– Алина, стой, подожди меня!
– Нэть! – доносится до него смех дочери и резко обрывается.
Гулко стукнуло сердце. Потемнело. Ветер всколыхнул траву и спокойную безмятежность в его груди, которая сменилась тревогой. Глеб бежал, обливаясь потом. Тишина обручем сжала голову. Травы жёсткими верёвками путались в ногах, мешали бежать. Он упал. Вскочил. И снова
