* * *
Калинн прятался от самого себя, он даже не слышал, что вокруг кто-то ходит. Лишь изредка, словно дотянувшись издалека, чья-то рука касалась его лба, да обрывочные слова долетали сквозь пелену тумана. Но на это он не обращал внимания. Он стоял в коридоре перед закрытой дверью, а за этой дверью находилось его тело, это тело и было тем монстром, который терзал его. Много недель ушло на то, чтобы закрыть дверь, ведь, чтобы отгородиться от боли, надо было отгородиться от всего — от звуков, запахов, видений, всех тех людей, которые приходили навестить его, дотронуться до его вздувшегося живота. Но вот пришел кто-то незнакомый, он шептал ему неизвестные слова, гладил по голове… Но стоит ли снова открывать дверь?
Он лежал не шевелясь. Только чувствовал, как губы его вдруг приоткрылись, и он услышал свой собственный приглушенный стон. Он передернулся.
Джон Медник закрыл глаза и коснулся мальчика руками. Странно, но боли он не видел, она даже не ощущалась.
Поэтому он тихо зашептал:
— Калинн, скажи мне, где боль, куда ты спрятал ее?
Он снова посмотрел и опять ничего не нашел.
Вошел Амос с ковшом воды. Джон опустил в воду руку Калинна. Он искал чувство и не находил его.
— Подними ковш, Амос, и плесни ему на голову.
Лежа в своем укрытии, Калинн почувствовал, как на голову обрушился поток ледяной воды. Его чудовищное тело взвилось от холода и так ударилось в дверь, что чуть не прорвалось к нему. Калинн испуганно вскрикнул и что было сил навалился на хлипкую перемычку.
Джон Медник ощутил дрожь, поймал ее и последовал за этой тоненькой ниточкой — потихоньку, так чтобы не оборвать ее, чтобы она привела его туда, куда он хотел попасть. Наконец он очутился в маленькой комнатке, и в противоположном углу была дверь. Он двинулся к ней. Внезапно он почувствовал, как что-то вцепляется в него, тянет и отталкивает от двери. Он вырвался из объятий маленького стража и ухватился за ручку.
(Поставив ковш на пол, Амос стал внимательно наблюдать за медником. Странные тени бродили по его лицу, но он продолжал сжимать в руках голову умирающего ребенка.
Внезапно Калинн поднял вверх тоненькие ручки и вцепился меднику в лицо. Пальцы были слабые, болезнь истощила силы мальчика, но все-таки его коготки оставили на лице медника отчетливые кровавые полосы. Амос заколебался — может, надо помочь? Но тут раздутое тельце вдруг выгнулось, рот открылся, и раздался долгий, высокий, беспомощный крик. Казалось, он длился целую вечность, становясь все громче, громче, пока не наполнил весь дом, а потом вдруг утих, сменился тишиной. Прямо на глазах у Амоса живот Калинна начал опадать и сжиматься.) Когда Джон открыл дверь, оттуда прямо на него прыгнул ужасный монстр. Он тоже слышал панический вопль мальчика, но только до Амоса он доносился издалека, а тут крик звучал совсем рядом. Джон схватился с болью, вцепился в нее, поглотил, разорвал в клочки, пережил и подчинил, а затем ринулся следом, вбирая малейший остаток ее — пока наконец рак, терзающий тело мальчика, не сосредоточился в сознании Джона.
И тогда он начал расправляться с болезнью. Процесс был долгим и тяжелым, но он упорно делал свое дело, пока не уничтожил всю боль без остатка. Затем, уверившись, что от болезни не осталось и следа, он начал заполнять проделанную прореху, и Амос с изумлением увидел, как кожа впавшего живота Калинна вдруг натянулась, затем разгладилась, порозовела и натянулась. Тело мальчика расслабилось. Рот закрылся, и Калинн перекатился на спину, заснув спокойным сном впервые за неисчислимые столетия мучений. Джон отнял от головы мальчика руки и поднял глаза на Амоса. На лице его отражалась боль, тихим шепотом он приказал своему юному помощнику перестелить простыни.
Джон встал и поднял Калинна, Амос же торопливо сдернул вонючее постельное белье и бросил его на пол.
— Переверни матрас, — шепнул Джон. Амос повиновался. — А теперь принеси чистые простыни и убери отсюда грязные.
* * *
Матушка Бочкариха нервно кусала пальцы, когда раздался вопль Калинна. Увидев спускающегося по лестнице Амоса с ворохом грязного белья в руках, она наконец вытащила кулак изо рта. Амос передал ей простыни и спросил, где взять свежие.
— Да, и принесите ведро воды. Он говорит, обязательно надо вымыть пол.
— А я могу подняться?
— Сейчас, скоро уже. — Амос исчез наверху, спустя несколько минут его голова показалась над перилами, и он кивнул ей. Матушка Бочкариха поднялась по лестнице, то с надеждой убыстряя шаг, то в страхе останавливаясь. Войдя в комнату, она увидела, что ставни открыты, занавеси отдернуты, и в окно бьют солнечные лучи, освещая сидящего на постели Калинна. Лицо его вновь стало гладким, тело — нормальным, живот обрел прежнюю форму. Боль бесследно сгинула. Она села на краешек кровати, обняла сына и крепко прижала к себе. Он обвил ручонками ее шею и прошептал:
— Мама, я есть хочу.
Никто и не заметил, как Джон Медник и Амос вышли.
Но вечером к дверям гостиницы подбежали трое ребятишек и вручили Мартину Трактирщику два отличных ведра и маленький бочонок.
— Это волшебнику, — сказали они.
* * *
Вскоре полили холодные ливни. Буквально через неделю Лес Вод подернулся желтизной, затем стал бурым, а потом и вовсе расползся голой паутиной сучьев среди редких елей и сосен. На Горе Вод лежал снег.
Амос больше времени стал проводить в гостинице — рубил бревна на поленья, чтобы удобней было подбрасывать их в камин, чистил комнаты, исполнял различные поручения отца в городе, а в свободные минутки несся по ступенькам в южную башню, чтобы посидеть с Джоном Медником.
В те немногие дни, когда не лил дождь, ставни окон были распахнуты настежь, и тогда едва ли не дюжина птичек прилетала посидеть на подоконнике. Обычно это были мелкие пташки, гостьи из леса; частенько наведывалась парочка зябликов, которые, похоже, были лучшими друзьями медника, но иногда появлялись и хищные птицы: ближе к вечеру — совы, днем — ястребы. А один раз к ним в гости залетел огромный орел с Горы Вод. Его расправленные крылья доставали от кровати до стены, в этом существе крылась такая сила, что Амос в испуге забился в угол. Но Джон Медник бесстрашно погладил птицу, и когда орел улетел, его левая лапа, которая была слегка подвернута, снова ступала твердо.
А когда в затворенные ставни стучал дождь, Амос и Джон Медник просто говорили друг с другом. Хотя Джон зачастую и не слушал — бывало, что Амос задавал вопрос, а медник, очнувшись от дремы, просил повторить его. Но когда он все-таки слушал, то относился к словам Амоса с вниманием. И однажды Амос попросил Джона научить его лечить людей.
После излечения Калинна, сына Бочкарихи, Джон предпочитал не брать Амоса с собой, видимо, не хотел, чтобы к мальчику прилепилась дурная слава колдуна-врачевателя.
Но пару раз Амос все-таки увязался за ним. Он внимательно следил за действиями Джона и вроде бы что-то понимал.
