Книга Башмаки на флагах. Том 3. Графиня фон Мален - Борис Конофальский

Встал глубоко за полдень, уже когда солнце к вечеру покатилось. Повара к тому времени уже приготовили ему отличную похлёбку из хорошо вываренной курицы, жареного лука и клёцок, всё это с кореньями, травами и варёными вкрутую яйцами. Клёцки — жратва мужицкая, но ему очень понравилась похлёбка. Пока Гюнтер раскладывал на ковре чистую одежду и приносил горячую воду, он съел две полных чашки со свежим солдатским хлебом, запивая всё это хорошим пивом, после которого стакан лип к рукам. Выспался, поел, помылся, надел чистую одежду. Хорошо должно стать, но как увидел в руках Фейлинга правый наплечник, так сразу помрачнел. Эта часть доспеха сзади была смята, вывернута. Тончайший узор вмят, затёрт сильным ударом.

— А что со шлемом? — сказал он оруженосцу, жестом прося того подать его.

Шлем был не лучше наплечника, левая сторона вся избита, крепление забрала слева держится каким-то чудом. Он и вспомнить не мог, когда его так колотили, конечно, то было на берегу, но… Горжет помят, правое «плечо» помято, правый наколенник тоже искривлён, даже пробит в одном месте, кираса на груди, там, где как раз самый красивый узор, истыкана вся, словно с ней забавлялись, нанося по узору удары чем-то острым.

А на ваффенрок и смотреть нельзя. Его дорогой шёлковый ваффенрок был бурого цвета от грязи и засохшей, заскорузлой крови. Ни единого белого или голубого пятна, сплошь бурый с чёрным. В руке такой и держать неприятно.

— Что ж ты мне его не постирал? — с досадой спрашивает он у денщика.

— Вы же мне сказали, что доспех — дело оруженосца, — отвечал тот растерянно, — я думал, это тоже его дело.

— Постирай, если, конечно, получится, — говорит кавалер, кидая некогда прекрасную вещь Гюнтеру.

Кое-как с помощью Фейлинга надел мятые и битые доспехи, опоясал себя обломанным мечом и вышел из шатра.

Он слышал стук топоров, он под них и проснулся. Он знал, что лагерь живёт, но был приятно удивлён. Видно, беседы с Рене не прошли даром, родственник старался укрепить и обустроить лагерь по мере сил. Телеги уже не стояли где ни попадя. Их собрали в юго-западном углу, сняв с них часть поклажи и сложив её рядом. Да и весь другой провиант и фураж не валялся как попало по всему лагерю. Нужники оборудовали за южной стеной, как и хотел Волков, у оврага. Лошадей держали отдельно, для них сооружались загоны вдоль всей северной стены. Через западный проход в лагерь въезжали телеги, гружённые свежескошенной травой, почти у его шатра кашевары навалили большую гору собранного хвороста и снова разжигали костры, готовя ужин для солдат и всех остальных. В общем, в лагере намечался хоть какой-то порядок. Но не это сейчас волновало полковника, ведь порядок — это хорошо, но главное в его положении — это укрепления. Он отлично это понимал, зная, что у хамов людей в три, а может, и в четыре раза больше. Они с Фейлингом и двумя стрелками, что охраняли его шатёр, вышли из лагеря через восточный ход. Волков почти сразу за рвом увидал свежие холмы братских могил, которые появились, пока он спал.

— Быстро комендант управился с похоронами, — сказал он негромко, останавливаясь у могил.

— Много людей побито было, — отвечал ему один из стрелков. — Устали мёртвых укладывать.

— Не вздумайте раскисать, — строго сказал Волков, покосившись на стрелка. — За павших ещё отомстить надобно будет.

— Нет, господин, не волнуйтесь, мы понимаем, — отвечал ему солдат. — Мы всё понимаем — слабину давать никак нельзя. Слабину ежели дашь, так сам под такой холмик уляжешься.

Волков молча кивнул ему и пошёл осматривать укрепления. Повернул налево, уж больно ему не давала покоя северная стена, та, за которой была река. Тут не очень весело ковырялись сапёры, тут же был и инженер Шуберт. Он сразу пошёл к полковнику, как только увидел его:

— Стену укрепим и ров углубим, до сумерек дойдём до половины стены.

Волков присмотрелся. Да, во рву сделали подъём более крутой, тут и без противодействия защищающихся на него не просто взобраться. Хорошо. В частокол ставили подпоры, стена стала крепче. Теперь она уже не смахивала на старый, покосившийся деревенский забор. Теперь в лагерь с севера можно было войти только по удобной тропинке, что вела к узкому проходу, который было нетрудно оборонять.

Не сказать, что ему всё нравилось, но перемены к лучшему были заметны.

— Вы вкопали рогатки у западного въезда? — спросил он, идя вдоль рва и оглядывая частокол.

— Нет, — Шуберт семенил рядом, — я думал, что эта стена важнее.

— Снимите людей, поставьте частокол до заката, а со стеной закончите завтра.

— Как прикажете, господин полковник. Сейчас же всё сделаем, — обещал инженер.

Он обошёл свой немаленький лагерь по периметру — везде суета, работа кипит, несмотря на приближение вечера, он был удовлетворён тем, как всё менялось. Он видел, что за пару дней всё будет приведено в полный порядок. Лагерь будет укреплён и удобен. А обоз с провизией и фуражом сохранён. У фон Бока будет меньше причин упрекать его.

Вечером, когда уже стемнело, он обедал с офицерами. Отдавал приказания о пикетах и ночных разъездах и говорил о том, сколько солдат и из каких рот оставить в охранении. Также просил Рене поутру снять повешенных дезертиров, так как, скорее всего, утром Гренер и его кавалеристы наловят новых.

А после ужина пошёл спать, и спал отлично, так как до самого утра его никто не потревожил.