С ним это было впервые — обычно юноша лишь постфактум осознавал, что на самом деле происходило с ним, и вспоминал, что из увиденного отложилось в памяти. Знакомые чувства, знакомые образы, предваряющие голоса и смутную догадку, что где-то там ведётся разговор, который будет ему интересен, заставили Илью сосредоточиться. Но не так, как сосредотачиваются над задачей или в медитации, а по-особому, что вернее было бы назвать рассредоточением. Юноша внезапно осознал, нет, даже почувствовал, как именно надо себя вести — опыт наконец-то взял верх над рассудком там, где рассудок не мог помочь.
— Что ты делаешь, Гвел? Зачем? Ты не видишь, какими глазами он на тебя смотрит? Не понимаешь, как сама смотришь на него?
— Ты же знаешь, я помню, что именно происходит и почему. Я не потеряю голову.
— А со стороны всё выглядит совсем иначе. Совсем иначе, заметь!
— Ты мне не веришь, Орин?
— Верю. Но даже если принять во внимание мою веру в твой здравый смысл — уверенности в мальчике тут вообще никакой быть не может. Ну какая тут может быть уверенность? Он же подросток! Он именно в том возрасте, когда они так восприимчивы ко всему, что можно принять за влюблённость! Какой стойкости ты ждёшь от него? Да и какая тут может быть стойкость? Юные, ощутив желание, бросаются добиваться того, чего хотят, не задумываясь, почему, зачем, как… Он уже сейчас верит, что любит тебя!
— У него есть девушка.
— И что?
— Мирним — очень красивая девочка. И совсем юная. Даже по виду я гожусь Илье в матери, что уж говорить о реальном возрасте. Кого он выберет, как ты думаешь?
— Он выберет того, в кого, по собственной убеждённости, будет влюблён. Когда таких, как он, останавливал возраст? Ты ещё очень красива, Гвел.
— Спасибо, Орин.
— «Спасибо» тут ни при чём. Это правда. Если уж сравнивать, то молоденькой девчонке ты при своей опытности, при своих знаниях — я уж молчу о твоём неподражаемом стиле — дашь не одну фору. А знатность? Титул — это ведь так романтично. А твоя слава? Да он вполне естественно тянется к тебе, как мотылёк — к лампе! Ты для него — воплощение всего чудесного, всего увлекательного, всего романтичного и блестящего в нашем мире!
Женщина, сидевшая в кресле, лишь устало взмахнула рукой с бледным пятном ожога на кисти.
— Хорошо, ты меня убедила. Согласна. Чего же ты от меня хочешь? Только прямо.
— Ты утверждаешь, что сама не увлечена, и понимаешь, что это за чувство и откуда это всё берётся?
— Именно так.
— В таком случае докажи это.
— Хорошо, я больше не позову его и не буду провоцировать наши встречи.
— Нет! Наоборот! Ты должна продолжить работать с ним, но при этом дать ему понять, что ничего между вами нет и быть не может. Не сказать, а показать. В этом возрасте они ещё инстинктивны, должным образом продемонстрированных знаков и твоей собственной убеждённости должно хватить.
— Орин…
— Это необходимо. Как угодно! Упирай хоть на то, что ты знатна, а он плебей, хоть на то, что ты — знаменитый маг, а он ещё никто и звать никак — всё равно!
— Если б это было так просто… — вздохнула женщина.
— Так ты всё-таки не уверена в себе!
— Я уверена в себе. И не путаю Эйтарда и Илью. Хотя что-то общее в них есть…
— Как в любых двух мужчинах. Не дури. Мужчины похожи хотя бы тем, что они мужчины. А у этих ещё и одинаковый магический Дар.
— Да, наверное…
— Так ты обещаешь мне? Сделай так, иначе ты сломаешь жизнь мальчику, а заодно и себе. Ты это понимаешь?..
«Сломать жизнь? Мне? — удивился он, открывая глаза. — Я — мальчик? Впрочем, госпоже Оринет простительно. Интересно, сколько ей лет»…
Откуда-то взялась уверенность, что второй была именно госпожа Оринет. Тон голоса, может быть, манера разговаривать? О чём они говорили? Ерунда какая-то.
Впервые с тех пор, как в его жизни появилась такая штука, как возможность видения, то есть, по сути, подсматривания и подслушивания чужих разговоров, происходящих незнамо где, он не уловил совершенно никакого смысла в увиденном. Зачем он это подсмотрел, подслушал? На что вообще такое важное столь занятые дамы потратили своё время, драгоценные минуты короткого отдыха?
Утром их подняли ни свет ни заря, и на этот раз звуками боевой тревоги, а не так, как обычно. Илья подскочил на кровати с бешено бьющимся сердцем. Санджиф уже вскочил и торопливо натягивал тёплый камзол поверх мятой рубашки.
— Давай живее, — бросил сын лорда, хватая свой меч.
— Не утихомирились, значит. — Юноша передёрнул плечами.
Выходить на мороз не хотелось до дрожи, но и остаться в стороне было немыслимо. Хмурясь и морщась, он демонстрировал, как ему не хочется нестись на крышу главного корпуса и следить за боем, но в действительности ощущение причастности льстило ему. И если бы кто-нибудь сказал ему, что там обойдутся без него, он не понял бы и даже, наверное, обиделся. Как это — без него?
На крыше оказалось не так уж и холодно. Горизонт сиял багрянцем — приближался рассвет. Пространство за пределами защитного купола было затянуто морозным туманом, таким густым, что в нём пропадали люди, огни костров, очертания гор и дома Уинхалла, поэтому, проходя сквозь эту мглу, алое становилось более тусклым и зловещим. Эрбелль, закутанная в белоснежный мех, торопливо раскладывала на снегу инструменты и приборы, Всеслав рядом с нею подключал ноутбуки, а между супругами парил на снегу большой термос. В нескольких шагах от них ждала госпожа Гвелледан, одетая чересчур легко для зимы — в одном платье, даже без шали. Она показалась Илье очень бледной, словно бы заиндевевшей, хотя и не дрожала от холода.
— Я нужен? — осведомился он.
Госпожа директор с трудом сконцентрировала внимание на юноше. Чувствовалось, что мыслями она погружена в магию, и ей трудно воспринимать ещё что-то. Но она сумела, спокойно взглянула на школьника.
— Да, встаньте на прежнее место, будьте добры.
— Внимательнее, Илья! — приказал Фредел, примчавшийся на крышу только теперь.
Он запыхался, охапка свёрнутых в трубку листов бумаги, которую он тащил, вылетела из рук и рассыпалась по снегу. Часть из них развернулась, и на бумаге заискрились цветные и золотые вкрапления, напоминающие скорее драгоценные инкрустации, нежели миниатюры. Чертыхнувшись в рамках приличий, учитель системной магии повалился на колени и стал рыться к кипе бумаг. Он что-то искал, и спешка лишь затрудняла поиск.
За пределами защитной сферы дрожало пламя, но гул доносился словно бы издали, приглушённый то ли расстоянием, то ли магией. На крыше чего-то не хватало, и лишь спустя несколько мгновений, вдумываясь в системы чар, окружающие школу, и их состояние, Илья сообразил, что отсюда пропал скинтиль. Однако присутствие источника энергии он ощущал очень хорошо, вот только не мог понять, где он.
