– Есть определенные вещи, которые никогда тебя не оставят, – подумала Надя, – и это одна из них.
Танцуя по пути от входной двери обратно в столовую, Надя вновь поразилась тому, какую работу Джанет, Бобби и Джарвис проделали ради нее. Она заглянула в еще открытые ящики, готовые в последнюю минуту заполниться мелочами [Безделушки обычно бесполезны, но зачастую сентиментальны. Как бы Надя ни любила эффективность и ненавидела бесполезные вещи, сентиментальность была новым ощущением, которое, как она чувствовала, все больше укореняется в ее сердце с каждым сохраненным корешком билета и ценным артефактом, который служил напоминанием о многих хороших днях после побега из Красной Комнаты] (или, что вероятней, батареями, проводами или контроллерами PlayStation, поскольку Шей пыталась убедить ее научиться играть в видеоигру Spider-Man), оставленными по дому.
Эта коробка была почти полностью забита посудой, тщательно завернутой в газету; Надя задалась вопросом, что они будут делать с дополнительными вещами, в которых она не нуждалась, когда жила в лаборатории целыми рабочими днями. Они были такими милыми и заслужили жить в хорошем доме. Может быть, у Абуэлиты Таины?
Коробка рядом с ней представляла собой головоломку из центрифуг, пробирок и стеклянных пузырьков, помещенных между упаковочными листами из пенополистирола. Надя выхватила из-под стула стопку оберточной бумаги вместе с подарком Джанет и бросила ее в коробку. В любом случае все это должно было отправиться в лабораторию.
Это было скопление вещей, предназначавшихся Наде... но не срослось. Дом десятилетиями принадлежал ее отцу, а Наде – всего год. Ей нравилось, что его содержимое помогло ей почувствовать себя ближе к отцу, которого она никогда не знала, но это же пространство и сдерживало ее.
На самом деле, если не считать характеристик типа «гений», «Человек-Муравей», «биполярное расстройство» и «иногда ведет себя как придурок», Надя вообще мало что знала о своем отце. И по большей части ее это устраивало. Она была сама по себе, и она стала собой в основном без влияния Хэнка и независимо от убежденности Красной Комнаты в неоспоримой роли генетики. А личные вещи могут сказать очень много.
Взять, например, Таину. Надя знала, что ее комната забита отвертками, а стены выкрашены в синий цвет, который соответствовал цвету неба в холодный ясный день, и что на ее прикроватной тумбочке лежали стопки журналов, которые, как она думала, никто не заметит.
Или комната Ин в лаборатории, в основном лишенная личных вещей, за исключением ее огромной и постоянно растущей коллекции корейских средств по уходу за кожей, которые, как уверяла Ин, творят настоящие химические чудеса на твоем лице.
Надя хорошо изучила вещи отца, если это имеет значение. Она знала, что ему нравится музыка, хотя никогда не слушала ничего из коллекции, потому что его кассетный плеер давно пропал. Она знала, что ему нравится физика элементарных частиц и что две его видеокассеты с изображением «Титаника» нуждаются в перемотке, так что он, должно быть, смотрел их хотя бы раз. И правда, вещи могут рассказать вам очень много о человеке – но они не были Надиными. Казалось, что дом был еще одним примером того, как прошлое Нади не позволяло ей двигаться вперед.
Так что она собиралась сама заставить его двигаться вперед.
«Иногда, экспериментируя, – подумала Надя, роясь на кухне, – просто нужно приложить немного усилий, чтобы понять, почему нет желаемого результата. На вещи нужно порой смотреть под другим углом».
Надя решила, что ей просто нужно убрать весь этот мусор из своего прошлого, чтобы суметь увидеть правильный путь, – переложить кассеты в коробку и впервые увидеть пол, в буквальном и переносном смыслах. И в этом направлении ее семья уже довольно много сделала. Она была на верном пути и должна была все закончить в кратчайшие сроки. Ей просто нужно было это сделать. Закончить начатое. Как сказал бы Джарвис, «замарать руки».
Надя кивала в такт ритму, исходящему из окружающих ее динамиков, плавно переходя из комнаты в комнату. Ее босые ноги стучали по полу, когда она стояла слишком долго. Она перебирала все из коробки в коробку, переносила из комнаты в комнату, добавляя что-то в свой мысленный список каждый раз, когда находила нечто новое, что нужно было упаковать. Она поднялась по лестнице на второй этаж, перепрыгивая по две ступеньки зараз, а ее челка отлетала от глаз в такт с музыкой.
На последней ступени она остановилась. Наверху дела шли особенно ужасно. Здесь уже много лет не делали ремонта. Что касается Нади, то она обычно спала на полу или на ближайшей кушетке, чем бы она ни занималась в данный момент. Разумно? Возможно нет. Но переезд в лабораторию решит и эту проблему, ведь там у нее была кровать рядом с рабочим местом. А если задуматься, сколько места реально нужно одному человеку?
Бум. У Нади как будто был ответ на все вопросы!
За исключением второй истории, полной... всяких мелочей. Старая спальня ее отца, дверь в которую она всегда оставляла закрытой. Ванная с нерабочей душевой кабиной, как и той, что в подвале. Вторая спальня была превращена в нечто вроде склада лабораторного оборудования, по большей части опустевшего, с тех пор как Надя, взволнованная от увиденного здесь, впервые въехала. И запасная спальня, сплошь уставленная фарфоровыми куклами, которые, как Надя знала, все остальные презирали (очевидно, из-за того, что они грозились ожить под покровом ночи и совершить ужасные зверства), но которые Надя находила очаровательными, даже если их мертвые глаза вызывали беспокойство. Она была привязана к ним так, как мог быть привязан только воспитанник программы подготовки убийц против собственной воли: в Красной Комнате ей никогда не разрешали иметь куклу, и она полагала, что это более чем компенсировало ее дефицит детства. Надя решила, что оставит куклы напоследок. С ними она чувствовала наибольшую личную связь в доме, хотя коллекция принадлежала не ей.
Вместо этого Надя повернулась и посмотрела на дверь в комнату отца. Она открывала ее только раз, когда впервые вошла, и так же быстро закрыла снова. По сути, она без спроса вселилась в дом своего мертвого отца, и подсознательно это сидело в ней. Его вещи были повсюду. Но во вторжении в его спальню было что-то особенно жуткое и вероломное.
Она знала своего отца по его вещам, но у него была и другая сторона. Ей она тоже передалась; в случае Хэнка это была неуправляемая стихия, и о ее проявлениях Надя могла думать только с ненавистью.
Хэнк, находящийся в глубоком биполярном приступе, набрасывается на Джанет. Ругает ее.
Бьет ее.
Надя вытянула руки по бокам и сжала кулаки. Если совсем начистоту, она не хотела открывать дверь в спальню своего отца, потому что боялась найти эту его сторону, спрятанную в заплесневелых занавесках, в щели между подушками или за комодом. Она боялась, что, вдохнув пыль, почувствует знакомый запах. Боялась, что найдет частицы этой его стороны и обнаружит, что они совпадают с ее собственными, что посмотрит в его пространство как в зеркало и до смерти ужаснется, увидев себя в отражении.
