Бабакар Где ты? Где ты?[3]
Симон перечитал письмо.
— Клара! — заорал он, и секретарша неохотно сняла наушники:
— Что?
— Ты в курсе всех местных происшествий за последние сорок лет, слышала что-нибудь раньше про этих двоих беглецов?
Клара выпрямилась, как будто хотела, чтобы Симон полюбовался ее загорелой грудью в вырезе блузки.
— Сорок лет назад я еще не родилась, малыш!
— Ладно, шучу, ну так что?
— Про Жонаса Новаковски ровным счетом ничего не знаю, он не местный. Зато Жан-Луи Валерино…
— Зато?
— Зато его я знаю отлично. Лет десять назад он работал в мэрии. Мы пересекались два года, когда я только пришла. Он попался на налоговых махинациях, мухлевал с тендерами и государственными контрактами. Отдавал объекты тем, кто отстегивал самый большой процент. Представляешь себе схему?
— Представляю… А дальше что?
— Дальше ничего. Года два назад был большой скандал. Замараны оказались все, но за решетку попал только Валерино.
— И это все?
— Все. Но ты же меня знаешь, если я могу избежать пятен… Предпочитаю чистых людей.
Симон помолчал.
А когда Клара вернулась к своей песне, он внезапно выскочил из мэрии и вскоре вернулся с большой стремянкой.
— Зачем тебе эта лестница, Каза? Собрался подглядывать за девчонками в порту?
— Все муниципальные архивы хранятся на чердаке?
— Влипнем мы из-за тебя, Каза, — вздохнула Клара.
9. Мигалки в ландах
Среда, 16 августа 2000, 17:10
Дорога, ведущая к аббатству, остров Морнезе
— Заткнись! — крикнул я Арману, не дав ему рта раскрыть и помешав испробовать на мне одну из его излюбленных тупых шуток.
Хорошо, что он быстро соображал, не стал настаивать и отправился приставать к кому-нибудь еще, у кого настроение получше.
Мне требовалось уединиться. Я машинально делал то же, что все. Убрать паруса, переодеться в сухое, пешком двинуться в лагерь. Покинуть порт, пересечь городок Сент-Арган, пройти по площади 20 Мая 1908 года мимо статуи Мазарини, шагать по улочкам с красными ставнями до выхода из городка. Один и тот же маршрут, одни и те же действия вот уже десять дней.
Я мог все это проделать, не отрываясь от своих мыслей.
Мой отец жив! В самом начале у меня в голове словно образовались два полюса.
С одной стороны — все, что было в этой ситуации невозможного. Иррационального. Сирота, которого все уверяли, что отец умер… встречает его десять лет спустя вполне живым! Спятить можно.
Но с другой стороны, на противоположном полюсе — логическое развитие событий.
Я рассуждал на ходу, и мерный шаг помогал выстраивать мысли. Нет, если хорошенько подумать, в этом нет ничего иррационального. Все выглядит очень логично. Последние слова моей матери — ее предсказание — были совершенно ясны. Когда-нибудь ты с ним встретишься.
Что она имела в виду?
Что он уехал далеко… Но не умер?
Все становится понятным. Прежде всего — мои глубинные чувства. То, что шестилетним я не плакал. То, что следующие десять лет после этого не грустил. Отсутствие нормальной реакции, той, какую ждут от ребенка, узнавшего о смерти отца, — слез, истерики, депрессии. Чем еще можно объяснить это безразличие, если не тем, что я знал — меня обманывают. Мой отец жив. Он меня ждет.
Разумеется, я подумал и о том, что вообразить отца живым — удобный способ избавиться от чувства вины. Тайная работа моего бессознательного.
