Природа – строгий храм, где строй живых колоннПорой чуть внятный звук украдкою уронит;Лесами символов бредёт, в их чащах тонетСмущённый человек, их взглядом умилён[1].
Лес символов… У меня именно такое впечатление. Моего лучшего друга зовут Поль, первую девушку, с которой я познакомился здесь, зовут Лили, мою маму звали Лина – на самом деле Мелинда, но этим уменьшительным её называли все.
Поль-Лили-Лина – Полина.
Знаю, что это глупость, знаю, что можно найти сколько угодно других соответствий. Похоже, я пытаюсь найти смысл там, где его давно уже нет.
К концу дня я добровольно решил постричь траву на задах «имения». В доме находиться было невозможно из-за ремонта, к тому же было не слишком жарко (всего-то 27 градусов). Папа отправлялся в Ним, чтобы встретиться со своими будущими коллегами по случаю воскресенья. Я бы охотно отправился с ним, чтобы побродить по городу, но Софи надо было срочно сдавать статью, и я должен был приглядывать за Жанной. В общем, надо же чем-то заняться… Благодаря скейту (а теперь и велосипеду) ноги у меня, как у борца-классика. Вот руки не такие замечательные, так что немного борьбы с зарослями травы им не повредит. И это никак – НИКАК! – не связано с девушкой с почты. Утром папа установил навес в глубине сада, постелил там плед, разместил Детёныша и маленького пони, принёс бутылки с водой и чипсы. Наконец, он серьёзно (если не сказать торжественно) объяснил мне, как работает электрическая косилка.
После завтрака и выдачи разных инструкций папа уехал. Софи закрылась в своей комнате и работала над статьёй. Жанна устроилась под навесом, подальше от косилки, со своим чудесным планшетом («Свобоода, свобоода!»), а я взялся за опасную машину. С ней нелегко управляться, но эффективность потрясающая: приятно превращать дикие заросли в чудесный сад. Я представлял, что мы здесь сможем выращивать – помидоры, клубнику, картошку… В считаные минуты чистокровный парижанин превратился в крестьянина. Вот первая неожиданность: я был счастлив и гордился собой. Но через полтора часа работы на солнцепёке я вымотался. Я пошёл взглянуть на Жанну в тени под навесом: она спала, обнимая куклу. Я выключил планшет и пошёл в дом выпить колы. В гостиной я увидел троих рабочих. Стройка была в разгаре: они работали всю неделю, даже в воскресенье. Стену разломали, и теперь они устанавливали металлические направляющие для раздвижной стеклянной двери.
– Может, вам чего-нибудь попить принести? Кофе? Газировки?
Они как один повернулись ко мне с благодарным видом.
– Может, сидр? – нерешительно спросил с польским акцентом самый молодой, высоченный парень, с головы до ног белый от пыли.
Я поднял большой палец.
– Сейчас добуду.
Я открыл холодильник, достал колу и несколько бутылок сидра. В задний карман я сунул открывалку, взял по две бутылки в каждую руку и так обслужил всю небольшую компанию.
Потом я вышел в сад проверить, не нужно ли чего-нибудь моей сестре, но Жанны под навесом не было. Она исчезла. Пока ещё не было причины для паники – но я уже запаниковал и заметался в разные стороны, стал громко звать её.
Жанна спокойно сидела с другой стороны дома, прямо на земле, недалеко от погреба, дверь которого была нараспашку, словно разинутая пасть среди свежеподстриженной травы. Я испытал такое облегчение при виде Жанны, что рухнул на колени рядом с ней.
– Что ты здесь делаешь, Детёныш?
После моего визита в погреб я плотно закрыл дверь и задвинул засов. Я совершенно в этом уверен, поскольку это место нагнало на меня изрядного страху. Как же Жанна сумела открыть дверь сама? Дверь весит не меньше тонны: мне было нелегко её поднять. Я стоял на коленях возле сестры, в горле пересохло, сердце отчаянно колотилось. Прерывающимся голосом я спросил:
– Жанна, кто открыл дверь? Ты кого-нибудь видела?
Она не ответила, подняла глаза – чудесные, прозрачные, бирюзовые, как средиземноморские бухточки. Она была совершенно спокойной, даже слишком, и прижимала к себе всё ту же куклу… И я увидел, что тело куклы распорото, буквально выпотрошено: торчала белая ватная набивка, похожая на попкорн.
– Что произошло?! – воскликнул я. – Жанна, что же это случилось?
– Ничего серьёзного, – отвечала она со странной улыбкой и олимпийским спокойствием, – понадобилась операция.
Я безуспешно пытался сохранять спокойствие, но руки у меня тряслись.
– Ах, вот оно что… Малышка заболела?
Жанна покачала головой:
– Она утонула, пришлось вскрыть ей лёгкие. Вода вытекла, и она спасена. Понял?
Я неуверенно кивнул и заметил, что она сжимает что-то в правом кулачке.
– Это что?
Жанна не шевельнулась. Я наклонился к ней.
– Жанна, что у тебя там?
Она разжала руку, и я увидел…
Это была подвеска, как те, что я видел на разбитой люстре в «храме майя». Большая хрустальная подвеска, сверкающая и острая, в руке пятилетнего ребёнка. У меня дыхание перехватило.
– Это скальпель, – объяснила Жанна всё так же спокойно. – Это скальпель, который спас Малышку во время операции. Иначе она бы умерла.
Я почувствовал, что бледнею, как иногда чувствуешь, что краснеешь от стыда или от удовольствия. Слово «скальпель», сказанное Жанной, совершенно сбивало с толку. У сестры для её возраста словарь богатый, но это…
– Где ты это нашла?
На этот раз она не ответила. Я схватил её за руку.
– Жанна, не дури! Откуда это? Кто тебе это дал?
Я отнял у неё подвеску. Остыв, я пожалел о грубости. Но я был вне себя: к тому же испуган, потому что не понимал вообще, что происходит. Когда я отнял подвеску, Жанна заревела. Тот же рёв, те же истерические рыдания, что и по ночам – просто убивает на месте. Испуганный воплями, я поскорее вернул ей стекляшку. Она сжала её в кулачке и сразу замолчала. Но тут примчалась разгневанная Софи. Я заметил, как Жанна спрятала подвеску в карман шортов.
– Что у вас тут творится?
Софи подошла, посмотрела на нас. У Жанны вид был расстроенный, глазки красные, губы дрожат.
– Мало… Что ты ей сделал?
Мачеха обвинила меня в том, что я причинил вред Жанне – это невыносимо! Я люблю свою маленькую сестру больше всего на свете. Я за неё убью, я умру за неё.
Но доказательства налицо: на запястьях у Жанны остались следы от моих пальцев. Мне хотелось разрыдаться. Но я пробормотал:
– Она исчезла, я испугался. Погреб был открыт, я испугался, что она упадёт… Прошу прощения… я не хотел…
И я малодушно сбежал.
Воскресенье, 23 июля 2017 г.,
1 час 22 минуты.
