— Быстрее, — умоляю я. — Я больше не могу ждать!
Не могу ждать не потому, что хочу этой беременности, а потому что понимаю — ещё немного и я просто убегу, вот и все. Доктор смотрит на меня осуждающе, медсестра легонько похлопывает по предплечью — ободряет. А потом… Мне не говорят закрыть глаза, я сама это делаю. Чувствую прикосновение к своему бедру и вздрагиваю от неожиданности. Это произойдёт сейчас. Именно в тот день, в который мой организм максимально настроен на зачатие — его ещё и гормонально подтолкнули. Ошибки, неудачи не должно быть. Всё будет хорошо. Хорошо? Владка, да ты с ума сошла!
Пальцы скованные холодным латексом перчаток касаются меня в самом сокровенном месте. Да, сейчас я забеременею ребёнком Юрки, но совсем не так, как мне в грешных мыслях мечталось…. И ещё понимаю, что раньше не паника была, а так, цветочки… паника вот сейчас, когда мне кажется, что я просто сорвусь с места, унесусь прочь, снеся по дороге все медицинские инструменты и пробирку, в которой и хранятся взращённые эмбрионы…
— Больно не будет, — слышится чей-то голос.
Те же пальцы раздвигают мои половые губы, в меня что-то вводят, тонкое, холодное… Сам холод заливает меня изнутри, проклятье, они что, заморозить меня решили? И я… сдаюсь. Я не могу больше.
— Я не хочу, — решительно заявляю я. — Я передумала. Мне… страшно. Отпустите меня домой. Юль, я тебе верну деньги, когда-нибудь… Или кредит возьму. Я не могу, не могу так…
Доктор снова смотрит на меня из под седых кустистых бровей. Осуждает. Да кто он такой, чтобы судить? Убеждаю себя, его мнение для меня ничего не значит. Я сама. Я всегда все сама, всю свою дурацкую жизнь. А сейчас я домой хочу, чтобы настала пятница, я выпью текилы и буду танцевать, пока мне не откажут ноги. А когда откажут, упаду, и буду лежать там же, на танцполе и плакать, и пусть вокруг меня скачут беззаботные пьяные люди…. Главное забыть круглые Юлькины глаза, в которых страх, паника, надежда…
— Влада, — говорит она, шёпотом зачем-то. — Всё. Они в тебе.
— Всё трое? — спрашиваю я.
Юлька кивает, а я начинаю смеяться. Пытаюсь встать, но побледневшая Юлька удерживает меня на месте — волнуется за эмбрионы, как несушка за свои яички. Я снова смеюсь и не могу остановиться. Меня везут куда-то по коридорам, осторожно укладывают на постель — я безучастно смотрю в потолок, сил на смех уже не остаётся. Юлька носится вокруг меня, она организатор от бога. Все организовала, вплоть до трех зародышей…
— По правилам ты должна лежать четыре часа, — попыталась пробиться она в моё сознание. — Но я договорилась… ты пробудешь здесь всю ночь. Я буду рядом.
Мне если честно все равно. Я испытываю такой дикий стресс, что всерьёз начинаю опасаться, что моя матка отторгнет эмбрионы, все три. И понимаю, что теперь, когда все уже произошло, что не хочу неудачи. Да, мне страшно, я бы сказала мне пи*дец, как страшно, но я не хочу их разочаровать. Не хочу, чтобы глаза моей сестры окончательно потухли. Не хочу, чтобы она давилась слезами, глядя на чужих младенцев. Пусть они с Юркой будут счастливы. А я… как-нибудь.
По просьбе Юли мне вкололи лёгкое успокоительное. Отказываться я не стала, оно было к месту. Я закрыла глаза, чтобы хоть как-то абстрагироваться от сестры, которая сидела в неудобном кресле, цепляясь за подлокотник так, что костяшки пальцев побелели. Да, мы никогда не были с нею близки, но я чувствую близость именно сегодня, сейчас. Близость эта ненужная, болезненная, неправильная. От неё больно. Она это наши исковерканные судьбы, не реализованные материнские инстинкты, наше неумение любить, мы ведь даже друг друга любить и то не можем. Мне больно, мне безумно жалко Юльку, себя жалко, Юрку, который однажды встретил мою сестру, не смог устоять и увяз в ней, как в болоте…
Но… возможно сейчас во мне сражается за жизнь новое начало. Оно уже обьеденило меня и Юлю, пусть и временно, но я всегда буду помнить, как она держала меня за руку, наш общий страх и общую надежду. Оно спасёт Юлю. Научит её любить и принимать любовь в полной мере. И наконец то, что сейчас во мне, сделает счастливым Юру. А если оно уничтожит меня, то… я просто не буду думать об этом сегодня.
Я уснула и снилась мне беременность, не удивительно, впрочем. Мне казалось, что мои воспоминания несколько смазались за последние годы, но вот сейчас, во сне, я чётко все видела, словно наяву. Сын шевелился во мне. Я подняла футболку, оголила упругий, как мячик живот. Его чуть повело в сторону — словно малыш потягивается. Я коснулась выпуклости рукой, гадая, что это интересно, голова, коленка, попа? Движения ребёнка в животе завораживали.
Глаза мои по пробуждению остались сухими, но я чувствовала слезы глубоко в себе. Их словно плотиной сдерживало, а потом прорвет и я снова буду плакать сидя на полу в прихожей. Не сегодня. Сегодня нельзя — особенный день. Удивительно, но уже ночь, я проспала практически целый день. Тянусь к своему телефону — нет, не ночь ещё, но уже скоро. Юлька сидит в кресле, перед ней остывший кофе. Глаза стеклянные, ещё бы, она то не спала прорву часов…
— Как ты себя чувствуешь?
Примерно так, как чувствовала в день после пьянки с твоим мужем, Юль. Этого я ей не сказала, конечно. А вообще стойкое ощущение похмелья, даже подташнивает немного, но придётся терпеть — Юлька не хочет, чтобы я вставала.
— Отлично, — с энтузиазмом лгу я. — Выспалась. Ты иди домой, Юль. Мне несколько неловко.
— Мне не сложно…
— Юль, — решила быть честной я. — Мне без тебя будет комфортнее. День был тяжёлый, несмотря на то, что большую часть его я проспала… Я с тобой столько времени за раз не проводила лет десять, и немного отвыкла. Одной спокойнее. Обещаю не вставать, где кнопка вызова медсестры знаю, сотовый заряжен. Почитаю книжку, настроюсь на позитив.
Юлька вздыхает, но со стула поднимается. Наверное от моей честности легче и ей самой — поздновато осыпать друг друга телячьими нежностями. Лучше не притворяться.
— Только звони, если что, сразу, — просит она напоследок. — Я приеду завтра рано утром.
Конечно рано, кто бы сомневался. Дверь за Юлькой закрывается и мне становится гораздо спокойнее. Я задираю свою нелепую рубашку-распашонку и смотрю на свой живот. Он плоский. Неужели пройдёт несколько недель, месяцев, и он начнёт разбухать? А потом снова — угадай что, попа или коленка… У меня нет ни одной фотографии своего мальчика, зато есть не очень качественные записи его движений в моей утробе — на телефон снимала.
— Живите, мелкие, — прошу я, положив ладонь на живот. — Мне кажется, ваше появление единственная надежда этого мира на счастье…
И любовь, хочу прибавить я, но отчего-то не решаюсь. Время тянется ни шатко, ни валко. Я начинаю томиться и мечтать о своей крошечной квартирке с шумными соседями сверху. Утром в воскресенье меня бесил детский топот, а теперь я даже вроде скучаю по нему. Он родной и понятный, как и раздражение, которое он вызывает. А тут, чужое все, стерильное…
