Стояла поздняя весна, и сквозь приоткрытое окно кухни вливалась в дом ночная прохлада, а вместе с нею — чистый звук незнакомой мелодии. Кажется, это была флейта. Алёна не поручилась бы точно, но кажется, флейта. Девочка подошла к окну послушать. Музыка наплывала волнами, медленная, тягучая, исполненная сдержанных красоты и силы. Лунный свет обливал серебристым сиянием ночной двор, неподвижные кроны деревьев, кусты. Фигуру игравшего словно бы отчёркивало по контуру тонкой ослепительной чертой. Алёна слышала, как раскрываются соседние окна: люди не ругали неведомого полуночника, они тоже хотели послушать его игру.
Музыка замерла на последней тревожной ноте. Тишина ударила набатом. Алёна судорожно вдохнула, внезапно обнаружив, что забыла дышать.
На лавочке, сразу за клумбой с георгинами, она увидела массивную фигуру, и внезапно осознала, что это — Огнев. С ума сойти! А он шевельнулся, вновь поднёс к губам флейту и в ночи снова родился чарующий звук…
Девочка торопливо оделась, вышла во двор. Нет, она не ошиблась, играл — Огнев, и такой это был мощный контраст: могучий мужик с пудовыми кулаками, полевой капитан, и — флейта, казавшаяся тоненькой тростинкой-спичечкой в громадной ладони…
— У меня был друг, — тихо пояснил он, закончив мелодию. — Саша… Александр. Мы вместе выросли, учились вместе. Дружили, лет в восемь кровь смешали, насмотревшись разных романтических историй по три-дэ ТВ. Братья были, в общем. Как родные. Мама его меня принимала всегда как своего, как сейчас помню. И тогда, и потом, и вообще. Вот он… увлёкся. А я пошёл с ним за компанию. Девчонки наши ненавидели эту музыку, а её нам в учебный план поставили, чтобы развивать в душах прекрасное… и у тебя ведь тоже наверняка есть… — Алёна торопливо кивнула. — А Сашка увлёкся. Талант у него был. Ты бы его послушала! Я — так, — он покрутил в воздухе пальцами. — Я бы, может, и хотел бы — сам. Но чего нет, того нет, не отмерено мне было таланта, ни на грамм. А он…
Огнев резко, с силой, зажмурился, затем раскрыл глаза. Луна отчеркнула серебром влажную дорожку на левой щеке.
— Он погиб вчера, — тихо пояснил Огнев. — Нет больше с нами Сашки Белоглазова.
И музыки его нет больше тоже. И ты лучше сейчас уйди, пожалуйста, Алёна.
Она стояла, не решаясь сделать шаг. Очень просто было повернуться и уйти, тем более, что — попросили. Но уйти было невозможно! Алёна сунула кулаки в карманы, испытывая досадную беспомощность, какая всегда возникает у детей и подростков, когда на их глазах плачут взрослые. Особенно такие, как этот Огнев.
— Напиться мне, что ли? — с тоской спросил он у Луны.
— Не надо, — тихо сказала Алёна. — Не надо напиваться…
— Думаешь? — спросил Огнев заинтересованно.
— Конечно, — она села рядом. — Вы лучше ещё сыграйте. Это же его… песни, да? Вот. Сыграйте. Он бы радовался.
— Да, — сказал Огнев тихо. — Сашка наш любил, когда его слушали…
Ранним утром солнце тронуло бледным золотом макушки седых елей, застывших на страже у поворота на улицу Белую, проникло сквозь прозрачное окно и упало на лицо спящей Алёне. Девочка чихнула и проснулась. Время на полоске электронных часов, прилепленной в изголовье, подбиралось к 7-00. Скоро зазвучит мерзкий сигнал будильника… Будильник Алёна искренне и от души ненавидела, поэтому приучилась просыпаться за пять минут до сигнала. Обычно это удавалось…
Она села на постели, взялась за виски ладонями. Спать хотелось неимоверно. Вчерашние посиделки с Огневым под музыку давали себя знать. Странный он, Огнев. Будто те, другие, что проходили сквозь их с мамой жизнь, были отражениями, голограммами, миражом. А Огнев — настоящий.
Алёна вспомнила, как ещё вчера тихо злилась на него и маму, даже мысленно голубками их обзывала. В затылке аж засвербело от стыда. Могла ведь проявить немного уважения и деликатности — хотя бы в мыслях! Не проявила. А если бы Огнев ушёл со своей флейтой куда-нибудь в парк, она, Алёна, никогда и ничего не узнала. Скажи теперь, что было бы хуже, попробуй.
Будильник радостно заквакал: упустила! Не выключила вовремя! Мелодия у него была мерзейшая, сама отыскала такую, сама поставила. Чтобы сон сразу как рукой снимало.
Отчаянно зевая, Алёна встала, накинула халат и поплелась умываться.
Дома никого не оказалось. Мама ещё не вернулась, Огнев уже ушёл. Алёна соорудила себе нехитрый завтрак яичницу, заварила кофе. Голова падала сама, в ушах сладко шумело. Дёрнувшись рывком в очередной раз, девочка обнаружила, что упустила аж двадцать минут! Заснула! И теперь надо торопливо глотать остывший кофе, одеваться и бежать, не то опоздаешь и — получишь! Школьный двор драить.
Или сортиры. Или что-нибудь ещё.
Она мотнула головой, встала, подошла к раковине и сунула голову под ледяную воду. Помогло. Хорошо, волосы в этом году короткие, не надо мучиться сушить, как раньше…
На тренировке Скорин прилюдно приложил обеих упрямиц, Алёну и Мальсагову злым словом. Заявил, что ему плевать, какая драная кошка их обеих укусила. Что до начала аттестации остаётся семь дней и четыре тренировки, и все эти четыре тренировки извольте держаться вместе. Морды друг другу — бить за пределами школы и, желательно, уже после экзаменов. А до тех пор, зубы стиснули и — пошли, пошли, пошли, живее.
Алёне после знакомства с Тимом и огневской музыки как-то стали уже до неба претензии бывшей подруги. Пусть её, как хочет. Аттестацию пройти надо, безусловно. А дальше трава не расти. Так или не так рассуждала сама Мальсагова, доподлинно узнать не вышло. Но она тоже стиснула зубы и держала себя в руках. Кое-как обязательную программу они вдвоём отбыли. А после занятий демонстративно разошлись в разные стороны.
Но вагон на обратной дороге оказался на двоих одним. Алёна встала, собираясь стоять в тамбуре всю дорогу: во-первых, Хальку чтобы не видеть, во-вторых, чтобы остановку свою не проспать. Которая уже подряд бессонная ночь давила веки свинцовой тяжестью. Но если заснуть в вагоне, очнёшься только на концевой, у депо, знаем уже, плавали. А это, на минуточку, часа два ходу в один конец…
— Привет!
Алёна от неожиданности едва не подпрыгнула, но, вбитый в рефлексы навык уже окутал кулак смертоносным пламенем, ещё немного и полетит неудачливому шутнику в нос заряд обжигающего тепла.
— Тим! — воскликнула она, узнав знакомца. — Тьфу на тебя! Едва в рожу не зарядила.
Встряхнула кистью, снимая напряжение. Пламя рассеялось эффектными алыми искрами.
— Ты откуда здесь?
— По делу, — объяснил он, улыбаясь.
Та же улыбка, грустная, чуть виноватая, но — неизмеримо добрая, как ласковое весеннее солнышко. Алёна мысленно разложила на составляющие свои эмоции. Влюбилась? Ой, похоже, что да…
Поезд плавно тормозил, подъезжая к платформе. Из салона появилась Халька Мальсагова, это была её остановка. Увидела двоих, скривилась. Она бы прошла мимо, будь дверь открытой, но вагон ещё шёл, и до полного остановка было минуты три, может быть, даже четыре. То есть, много.
