Вновь этот снисходительный и малость насмешливый тон. Она заметила, что в этой просторной (если не сказать, что огромной), наполненной койками палате нет никого кроме них двоих.
– Я и не надеялась на такое счастье, доктор.
У него вновь этот обескураженный вид и видимо он старается справиться с этим чувством, поправив очки на носу.
– Где медсестры, санитары и прочий персонал? Те, кто помогают вам держать помещение в чистоте и порядке? Заботиться об инструментах? Мыть полы и смахивать пыль?
Это она уже поняла, что что-то не так с окружающей ее реальностью, хотя, конечно же, есть объяснение попроще: она под действием мощных обезболивающих или просто в коме и все происходящее лишь плод ее воспаленного воображения. В это не хочется верить и, честно говоря, Лире очень трудно заставить себя сделать это. Мир вокруг так реален, пол чертовски холоден, звуки из коридора и открытого окна разнообразны. Есть еще запахи, а также врач, который так натурален в своем удивлении и очень даже осязаем.
– Гм. Пожалуй, я вынужден согласиться с Траубе.
Доктор, имени, которого она так и не узнала спешит к выходу, а Лира поднимает руку в тщетной попытке остановить его. Она даже рот открыла и замерла в навсегда потерянной просьбе.
– Подождите!
Вот дура! Вместо того, чтобы умничать надо было спросить, где уборная и душ. Стойкий запах медикаментов и трав спасает, но чем дальше, тем больше она принюхивается, тем больше ощущает, как от нее несет. Ядрено. Сознание отказываюсь разбирать эти запахи на составляющие.
– А где я могу умыться?
Лира не понимает, чего он испугался. Только что было все хорошо!
– Раковина у стены! – кричит он мне, сначала гремя, а потом и клацая чем-то. – Постарайся не намочить бинты!
Лира забывает о докторе, странного вида раковине, кранах, медных трубках, счетчиках и циферблатах, отсутствии мыла и полотенца стоит только один раз взглянуть в зеркало перед собой. Ее лицо мокро. С коротких кудрей и темных бровей срываются капли воды, зеленые глаза мечутся, перебегая от одной черты лица к другой. Она понимает, что происходит, но не может поверить в это – Лира Вишневецкая никогда не была зеленоглазой брюнеткой. Она трогает щеки, искусанные губы, улыбает себе и даже показывает язык. Она куда старше этой девушки, которой на вид не больше пятнадцати лет. Пятнадцати!
– Где она?!
– В палате! Умывается!
Ее отвлекают от изучения новой себя. Комната заполняется людьми в черном. Они очень похожи на «гвардейцев кардинала» из фильма о мушкетерах. Мужчины подскакивают к ней, хватают за руки, заламывают их и пригибают к полу, так, чтобы она могла разглядеть все – свои босые ноги, сапоги гвардейцев, мелкую клетку начищенного пола и блеклое отражение вошедших в комнату мужчин. Один из них в белом, а другой полностью в черном и это что-то очень сильно напоминает ей. Вновь все перевернулось и стало выглядеть как плод больного воображения.
– Отпустите меня! Я ничего не сделала!
Ее встряхивают, но просьбам не внемлют. Кожу жжет от жесткого захвата, в глазах темнеет от боли в вывернутых руках.
– Что это вы решили передумать, Эрб?! Не иначе, как час назад вы с пеной у рта доказывали мне, что эта селянка безобидна и мухи не обидит! Что уж там до покушения на жизнь короля!
Черные сапоги и начищенные до блеска ботинки. Белый халат и черное пальто.
– С ней что-то не то!
– Что-то не то? Очаровательно.
Незнакомец хмыкает, заглядывая ей в лицо. Он не присел, чтобы сделать это, а поступил так как идиоты-злодеи из голливудских боевиков: запустил пальцы в ее волосы и задрал лицо к себе.
– В чем выражается это не то?
– Она говорит, – отвечает доктор.
– Предположим.
Прежде она обожала таких персонажей. Книги и фильмы всегда показывали их ироничными, обаятельными, демонстрировали незаурядный ум, интеллект и наблюдательность, заставляя влюбляться и очаровываться их уверенностью в себе. Но только не сейчас.
– Слишком правильно для простой селянки.
– Подумаешь!
Восклицает мужик в черном, но в его голосе не чувствуется легкомысленных интонаций, которые должны быть при таком восклицании.
– Нахваталась у господ.
Лира уже ненавидит этого мужчину. Его глаза бесстрастны и холодны, на тонких, почти бесцветных губах блуждает издевательская усмешка, а нос морщится, выдавая брезгливое отношение к ней или ко всему происходящему.
– Сухожильные рефлексы! Сухожильные рефлексы!
– Повтори еще раз и быть может я уразумею, что конкретно ты имеешь в виду, – просит его "дьявол", но в следующий момент выдает скучающе. – Что не так с ее сухожильными рефлексами?
Ей надо было молчать и тупо таращиться на эскулапа, тогда бы она умылась и не стояла в этой неудобной позе. Но кто же знал?
– Дура!.. – выдыхает она себе под нос.
– Что ты сказала?
Ее лицо вновь поднимают, но Лира закусывает губу и возмущенно сопит только бы не застонать от боли в натянутых волосах. Но так надо - сначала разобраться, что это за место, а уж потом открывать свой рот.
– Отведите ее в темницы.
Он задерживает на нейсвой внимательный взгляд, а она… Ну, а что она? Лира думает, что если бы не усы, то никогда бы не запомнила такое лицо. Более того, они кажутся ей лишними. Как будто тот взял и прилепил их под своим носом-картошкой.
– Так что не так с ее рефлексами?
– Милорд, вы не понимаете, она знает, что это такое!
– Весьма!.. – раздается мне в след.
Дальнейшая часть беседы остается тайной за семью печатями. Дверь закрывается. Лира и ее конвоиры-сволочи оказываются в просторном коридоре. Коричнево-белая плитка пола стала куда больше, но перестала быть такой блестящей, отражающей все, как в медицинском блоке. Гвардейцы наконец сжалились надо ней, а может просто перестали бояться начальства, позволив выпрямиться и зашагать почти что самостоятельно.
– Увидит!
Говорит один из них позади. Она же растирает руки и отводит назад плечи. Привычка, взятая прямиком из детства, и здесь дала знать о себе. Ежедневные занятия то балетом, то гимнастикой вбили ее в Лиру намертво.
– Куда она денется?
– Гляди!
Плеча Лиры касаются, видимо желая показать ее слабость. Легкое в своем исполнении прикосновение совпало с тем, когда ее нога ступила на яркий почти малиновый ковролин, тянущейся длинной дорогой по не менее протяженному коридору. Она споткнулась и вместе с тем вскинула глаза.
– Ветер дунет и унесет!
Это замок. Нет! Дворец! Огромный, протяженный, наполненный мрамором и хрусталем, свечами и кринолином.
