Радовала тишина, чистый воздух и полное отсутствие грубых драконьеров, дыма костров и едкого запаха драконьего навоза.
Подумав, я сбросила с себя рубашку, оставшись без всего. Я намеревалась несмотря ни на что соблюдать самые строгие правила личной и драконьей чистоты, в основном потому, что от гигиенических замашек драконьих наездников меня передергивало.
Было непривычно мыться без мыла, гелей для душа, бальзамов и шампуней, но мягкая горная вода, лишенная примесей фтора и хлора, действовала на кожу лучше самого дорого косметического средства.
Дракона ничего не смущало, он радовался обычной воде, простому песку, восходящему солнцу и брызгам. Постепенно его радость от этих вещей передалась и мне.
Мы игрались как дети, плескаясь друг в друга водой, правда, брызги дракона обычно сбивали меня с ног.
Хохоча как истеричка, я повисла на морде дракона, а когда оторвалась от нее, взглянула в глаза дракона, и мир навсегда изменился для меня, я поняла, что влюбилась.
Не знаю, сколько мы так простояли, таращась друг на друга.
Я помню только, что долго-долго любовалась лучиками света, падавшими в глаза определенно МОЕГО дракона и только моего!
Это были королевские оттенки пурпура и фуксии. Поэтому и имя у такого замечательного дракона должно быть необычным. Подумав немного, я решила - этот красавец не кто иной, как Черный Принц.
***
Я догнал их, когда они уже вовсю плескались в озере. Отослав охрану, приставленную наблюдать за фальшивой даррийкой и дефективным ящером, я устроился на скале.
В том, что эта таинственная незнакомка не Дайра Тайра, я уже не сомневался, хотя она один в один была на нее похожа.
Всю ночь в ярости я метался по палатке, смотрел на полог входа и ждал, когда эта тварь придет с извинениями.
Когда багровая пелена бешенства спала с глаз, я обратил внимание на необычные вещи, в которые была одета наследница даррийского клана. Тряпки валялись в палатке, в припадке ярости содранные с женского тела.
Я никогда не видел такой ткани. Она тянулась во все стороны, как драконьи сопли, но стоило ее отпустить, принимала прежнюю форму.
Вся одежда до неприличия облегала тело девушки, будто вторая кожа. Я это заметил еще тогда, когда увидел ее в первый раз. Голубые бриджи и белая блуза были сшиты так узко, будто портному было жалко ткани, и он отрывал эти несчастные лоскутки с кровью прямо от сердца.
Когда я взял ее рубашку странного покроя и сравнил со своей, то поразился белизне. Я думал, что моя одежда, купленная в столице, белая, но по сравнению с ее тканью все мои рубашки были желто-серого оттенка, будто их обоссал дракон, страдающий недержанием. Одежда незнакомки сверкала чистейшей белизной снежных пиков в солнечный день.
И обувь очень странная. Огромная, будто чуни, которые крестьяне шьют и вяжут из кожи и звериных шкур. Только материал такой же запредельной белизны. С тонкими микроскопическими стежками иглы. А внутри обувь незнакомки мягкая, будто выстелена кроличьим мехом. Но снаружи сапожки прочные, словно крестьянские деревянные сабо. К ноге крепятся с помощью тесемок.
3.8
Я не знал, в каком клане могла быть сшита такая обувь и из чего. На драконью кожу это мало проходило.
В полог палатки поскреблись, и я даже что-то ответил.
Будто мышки внутрь скользнули женщины. Принесли еду, унесли нужник, зашуршали, убираясь, и так же неслышно, глядя в пол, удалились.
Я все еще стоял и смотрел на сложенные аккуратной стопочкой вещи самозванки, не зная, к какому решению прийти.
А как эта странная одежда пахла! Будто ее облили духами с тонким и благородным ароматом. Освальд засунул свой нос в палатку и вдыхал этот запах, пока сапожок незнакомки не застрял в его ноздре, и мне пришлось отобрать у него эти непонятно как созданные вещи.
Очнувшись только под утро, я понял: она так и не придет! Бросился за ней следом и обнаружил премилую картину: всю ночь даррийская выскочка продрыхла в загоне с своим недоношенным драконом, а утром как ни в чем не бывало решила вновь сбежать.
И вот теперь я сидел на скале и гадал, из какой неизвестной страны прибыла эта незнакомка с лицом предводительницы даррийцев, и самое главное: к какому клану она относится?! В том, что эта девушка не Дайра Тайра, я уже убедился. Во-первых, она сама призналась в этом, не было причины ей не верить. Во-вторых, дочь мак Тайра уже была наездницей и не могла пройти запечатление с другим драконом.
В-третьих, благодаря скромности девушки. Настоящая наследница даррийцев, попав в такую ситуацию, скорее всего, самостоятельно предложила бы свое тело или мастурбировала бы у меня на глазах в надежде вызвать стойкую эрекцию.
И все ради того, чтобы переспать со мной и получить себе живот с наследником. А это какое-никакое положение в обществе. По крайней мере, с ребенком драконьера ее никто не посмел бы тронуть или обидеть.
Эта же, самозванка, несмотря на заявление о том, что у нее было много мужчин, стеснялась обнажённого мужчины как девица в первый раз.
Больше всего бесила стойкая реакция организма на самозванку и ее поведение. Один только запах этой одежды, что лежит на моем колене, вызывал дубовый стояк. Если так и дальше пойдет, у меня спереди килт будет топорщиться дыбом, к радости всех зубоскалов в лагере.
Уже сегодня пришлось поддевать вниз бриджи, чтобы прижать к ноге это безобразие.
Я закрыл глаза, обратился внутренним взором к своему дракону и увидел мир его глазами.
Освальд в очередной раз жрал как не в себя. Перед ним лежала придавленная лапой туша вилорога, которую он усердно, кусок за куском, пережёвывал и проглатывал.
Вокруг на ветвях и кустах, капая слюной, собрались файры в надежде поживиться остатками. Наивные: Освальд не оставит от туши ни рогов, ни копыт.
Мысленно спросив своего питомца: «где черный дракон?», услышал вердикт: «недалеко» и «ловит кроликов». Этот ущербный еще и ест не то, что остальные ящеры.
Я моргнул и вновь посмотрел на чужестранку собственными глазами. Она бродила по мелководью, а после, соорудив из вулканического песка подушку, легла на воду, покачиваясь на волнах.
Больше всего мне понравилось, как она, зачерпывая пригоршни озерной воды, растирала руками свою грудь. Мне тоже захотелось провести ладонями по ее коже.
После того как эта самозванка отказала мне дважды, одна мысль о ней сводила меня с ума, то ли от ярости, то ли от желания.
Пришлось расстегнуть штаны и выпустить наружу зверя, а то я рисковал вернуться в лагерь с прорехой в бриджах. Подражая ее рукам, я стал водить ладонью вверх-вниз.
Мысли текли плавно, подобно волнам, что омывали ее затвердевшие и торчавшие в небо соски - следствие нашей вчерашней прогулки на драконе. Вот бы укусить один напрягшийся холмик и облизнуть другой, или сжать в своих ладонях все, зло, жестоко, заставляя подчиниться.
