Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
— Ничего, ничего! Я приду! Спасибо! - пятясь и быстро–благодарно кивая головой, пролепетала Тина. Потом развернулась и торопливо пошла по коридору, унося подальше от Антона Палыча вспыхнувшие кумачом смущения щеки да заблестевшие счастьем–любовью глаза.
— Тинка, ты чего это? – догнала ее одногруппница Варя Синицкая, быстроглазая и любопытная пройдоха. — Ты чего, Званцева охмуряешь, да? Ну, ты даешь, девушка…
— И никого я не охмуряю! Бог с тобой, Варька!
— Да я же видела! Стоит вся из себя такая скромница–отличница, глазки долу… Чего, в городе захотелось остаться, да? И правильно. Да ты не стесняйся, Тинка! Это ж понятно все! А он, знаешь, ничего такой… Не сильно и старый, в общем. Сорок лет всего! А главное – не женат!
— Правда? Правда, не женат? А ты откуда знаешь?
— Да мне лаборантка с их кафедры рассказывала – у него жена еще пять лет назад умерла. Он один живет. А три года назад, говорят, еще и отца похоронил. Он у него профессором каким–то известным был…А еще лаборантка говорила, что их тетки ученые с кафедры одно время за ним настоящую охоту устроили, да только все без толку. Ни на кого он так и не позарился. Вроде как кроме Наташи Ростовой да какой–нибудь там Нины Заречной он больше и полюбить–то никого не в состоянии…Да только я думаю, ерунда все это, злобствуют просто. Мужик как мужик! Так что давай, Тинка, дерзай! И рожицу свою перед ним так низко не опускай – она у тебя очень даже симпатичная! Особенно глазюки – так зеленью и светятся, загляденье одно… Я б тебе еще присоветовала юбку покороче надеть, да случай не тот. Хотя и кто его знает… Да и не сумеешь ты так, пожалуй. Так что умищем, умищем бери! Интеллектом его поражай! Искренней заинтересованностью в вопросе, в любви, так сказать, к искусству, как к таковому…Ты сейчас по какому поводу к нему подвалила–то?
— Да по курсовой своей… Вопросы задать хотела…
— О! Самое то, Тинка! Валяй, дави его вопросами! Только побольше искренней заинтересованности выкладывай, поняла? Может, и получится чего…
Уж чего–чего, а этой самой искренней заинтересованности в Тине было даже с избытком. А вот другого чего, на что так открыто намекала Варя Синицкая, в Тине не было совсем. Более того – она и думать даже ни о чем таком никогда бы не осмелилась, а не то что коварные какие планы строить путем использования этой действительно чистой, действительно искренней заинтересованности в вопросе. Не расскажешь же этой Варе, в самом деле, о своем с детства трогательном и святом отношении к музыке Чеховских текстов! Точно ведь засмеет, и не поверит… Ну кого, скажите, еще так за самую душу трогают эти Чеховские маленькие рассказы о людях, претендующих на знание настоящей правды? Рассказы, предостерегающие от душевного человеческого вырождения, от мещанского тупого самодовольства…Никого и не трогают… Нет, все здесь их читают, конечно, и на спецкурсах всяческих изучают, и разбирают героев по косточкам. А только не то, все это – не то! Музыки пронзительных Чеховских текстов все равно по–настоящему не слышит никто. Обидно. А так бы хотелось, чтоб все слышали! Она и Антону Павловичу Званцеву следующим вечером попыталась эту свою мысль–мечту как–то преподнести, чем и вызвала его очень удивленный, очень заинтересованный взгляд в свою сторону. А еще, как ей показалось, взгляд этот был мягкий и слегка насмешливый. Такой, такой именно, как с портрета любимого писателя! Настоящий, чеховский! Она таки не ошиблась… Оттого и смутилась страшно, и покраснела, и замолчала сразу растерянно.
— Простите, а как вас зовут, я забыл? — тихо спросил Антон Палыч, продолжая ее удивленно рассматривать.
— Вообще, меня зовут Валентина. Но все называют просто Тиной.
— Что ж, хорошее у вас имя. Тина. Этаким звоночком звучит. А вы откуда сами будете, Тина? Ведь вы не из нашего города? По говору слышно, что не местная…
— Нет Я из Белоречья. Это далеко отсюда.
— Хм… Ну что ж, очень приятно с вами познакомиться–поговорить, уважаемая Тина из Белоречья! А что, Чеховым давно увлекаетесь?
— Давно. С шести лет, как читать начала.
— А кто вас учил?
— Чему учил?
— Ну, Чехова слышать… Тексты его любить…
— Ой, что вы! Никто не учил! А разве можно этому научить, Антон Палыч?
— Нельзя. Вы правы. Нельзя этому научить. Вот и получается, что на вопросы свои вы сами себе и ответили. Никого и ничему нельзя научить силой, наверное. Да и зачем? Вот вы, например, любите чеховские тексты, так и любите себе на здоровье! Это уж кому что природой дано. И никому нельзя своей природы, своего понимания мира навязать. Наверное, и Чехов в свое время это тоже понял, вам не кажется? Посмотрите, как герои его слабы, растерянны, интеллигентны…
— Ну почему же – слабы? Я с вами тут не согласна!
— Да потому, Тина, что и в самом деле никто не знает настоящей правды о человеке! И Чехов не знал. Человек и тогда, и сейчас - существо очень несовершенное. А это значит, что и любая истина несовершенна. Тем более, каждый ее понимает по–своему. Одной, на всех взятой истины в природе не существует. И Чехов это как раз таки больше всех понимал. Оттого и шутил–грустил…
Тина с ним, однако, совсем не согласилась, бросившись защищать свою точку зрения с девчачьей юной горячностью, забыв про смущение и растерянность. Так и затянулся их то ли философский, то ли литературный спор до самого позднего вечера. Потому и пришлось Антону Павловичу, как человеку глубоко порядочному, идти провожать молодую даму по темным улицам до самых дверей студенческого общежития, хотя дама из скромности и сопротивлялась такому вниманию, как могла. Тем более и общежитие ее располагалось всего лишь на соседней улице…
— Какое имя у вас все–таки замечательное – Тина… — вдруг проговорил он, прощаясь на крыльце общежития и взглядывая уже будто по–новому ей в лицо. - А звучит и впрямь, как зеленый колокольчик! Тин–тин, тин–тин… И сами вы, как колокольчик…
— Антон Павлович, а вы знаете, я ведь люблю вас…Еще с первого курса люблю… — вдруг тихо проговорила Тина, сама от себя такой крайней смелости не ожидая. И даже лица не опустила. И даже в глаза ему прямо взглянула. Почему–то она его больше не боялась. Не было больше испуганного перед этим мужчиной благоговения. Другое что–то взамен пришло — большое, теплое и нежное, молчать о котором становилось просто уже невмоготу. Вот оно и вырвалось на свободу этим самым «люблю», наверное. И разрешения не спросило…
— Что ж, спасибо вам за признание, Тина. Большое спасибо. Я очень тронут, конечно… — неловко пожав плечами, произнес Антон Павлович. И замолчал. А что он мог ответить ей, интересно? Хорошо, хоть хилая лампочка над крыльцом общежития вовремя замигала и погасла напрочь, и не увидела она его растерянного лица, на котором все эмоции этого странного вечера перемешались в одну кучу : и невесть откуда взявшийся интерес к этой смешной девчонке–студентке, и неловкость от ее стремительного признания, и без следов радостно–тщеславного мужского волнения тут не обошлось…Не каждый же день юные студентки в любви к доценту Антону Павловичу Званцеву признаются, в самом деле!
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
