— От чего? — Марк грустно усмехнулся в рассветном полумраке. — От себя не спасешься…
Еще не начиналась утренняя служба. Ветер и хмарь на улице создавали ощущение бесконечной вселенской катастрофы, а здесь, в гулком тепле храма старинные оклады уютно мерцали тусклой потемневшей позолотой.
Марк поднялся с колен. На джинсах остались два аккуратных серых пятна — подумав, он не стал их отряхивать. Виниловая куртка непривычно скрипела при каждом движении — вот и пригодилась одежда, в которой он пришел сюда весной.
Покидая скит, он, по монастырской традиции, возложил скуфью и подрясник к иконе Божьей Матери Черниговской.
Уже выходя из храма, столкнулся на пороге с послушником Виктором. Доверчивые глаза смотрели тихо, отстраненно.
— Нет, — ответил Марк. — Я хочу всех спасти…
Глава 5 ИВАН
Она включила свет в прихожей и сейчас же пожалела об этом.
В маленькой уютной квартире, на фоне обоев в кирпичик и коврика «в лапку» эта измызганная фигура, привалившаяся к ее двери, выглядела даже не дико, а… кошмарно.
— Де… вушка…
Фигура отлипла от двери и, чересчур сильно оттолкнувшись, по инерции опасно качнулась вперед.
— Девушк… Дай десять рублей. Пожал… ста.
Ответ был отработан годами — у разменников метро, у автобусных остановок и табачных ларьков и вылетел прежде, чем она успела оценить ситуацию.
Прежде, чем осознала, что сейчас она не в метро и даже не у табачного ларька.
— Заработай…
Он криво ухмыльнулся, кинув на нее пьяный взгляд из-под грязной челки. На мех капюшона капала кровь то ли из разбитой губы, то ли из носа — не понятно. И лучше было не разбираться.
— Да ладно тебе… — просипел бомж. — Жалко, что ли?
Вот, урод, действительно… Юлия прислонила елку к пустой вешалке. Рядом, на тумбочку для ключей, поставила торт, сумки свалила на пол. Только теперь она заметила, что руки онемели и слегка дрожат от напряжения.
Не обращая особенного внимания на его бубнеж, она быстро прошла в кухню, прижалась лбом к холодному стеклу. Внизу, у подъезда, в мертвенным свете одинокого фонаря кружились снежинки и толпились, матюгаясь и плюя себе под ноги, разозленные подростки.
— Господи, шли бы уже… идиоты, Новый год встречать…
Ее дернуло и развернуло от окна так неожиданно и резко, что голова закружилась, как в детстве на каруселях… Он стоял рядом с ней. В темной кухне, на фоне освещенной прихожей его фигура казалась очень высокой и черной, а капюшон с заскорузлым мехом походил на гриву какого-то жуткого животного. От него воняло. В лицо ударил тошнотворный запах — так, наверное, пахнет из пасти дикого зверя, нажравшегося мяса. Или, скорее — падали. Но это было не самое страшное. Самое страшное было то, что он цепко держал ее грязными пальцами за ворот пуховика.
— Ну что, рыжая, дашь денег?
Только теперь дошло, что же она натворила… какой ужас. Ну, что за дура?! Почему-то казалось, что от него нельзя ждать опасности. Она просто сделала то, что в тот момент было единственно возможным. Хотя — почему единственным? Могла бы, например, просто пройти мимо, не заметить, не обратить внимания, а могла бы, раз такая добрая, придя домой, набрать «ноль два»… А теперь что, когда он дышит ей в лицо жутким смрадом, сипит и требует десять рублей. Какие десять?! Хорошо, конечно, что он такой тупой. Но ведь скоро — еще как скоро — и до него дойдет, что он может сейчас взять все, что захочет, включая скудные «фамильные» мамины драгоценности, лежащие в комоде… О, боже.
— Так дашь или нет?
Он тряхнул ее легонько, но этого хватило, чтобы зубы клацнули и голова мотнулась взад-вперед, как у тряпичной куклы.
— Сказала — иди заработай…
Юлия неожиданно сильно рванулась, одновременно толкнув его в грудь. Он зашатался, и это позволило ей выскользнуть из его рук, но мерзкие лапы тут же схватили ее сзади — только уже не легонько.
— Ты что такая жадная, а?!
От возмущения, обиды, несправедливости и всего того, что на нее навалилось в последнее время, на секунду даже пропал страх.
— Да я тебе жизнь спасла, козел!
— А тебя кто просил?! А?!! Кто просил тебя, дура?!! На фига она мне без денег и без водки??!!
Он говорил удивительно складно для своего вида. Трудно было ожидать связной речи от этого существа, всегда представлявшегося Юлии чем-то вроде Шарикова в первой стадии после операции. Но со словарным запасом у него все оказалось не так плохо. И голос, простуженный или сорванный, все хрипел и хрипел, словно приглушенный звериный рык. Юлия застыла, пока он, стоя сзади и сдавив ее обеими руками за плечи, говорил в самое ухо, заставляя морщиться от вони и смысла слов, входящих в мозг, в душу и в сердце отравленным пойлом.
— …что — думаешь, она мне нужна? Ни хрена!! А тебе под елочкой тут удобнее бы сиделось, зная, что ты такая добренькая, да?! Вы все такие. Спасла она мне жизнь, ха-ха! Снегурочка, бля… Чтобы я у нее под окнами загнулся прямо под бой курантов! Здорово придумала… Сука…
Все время, пока он говорил, Юлия незаметно расстегивала пальцами тугие кнопки пуховика. И в один момент вдруг рванулась вперед по узкому коридорчику, оставив в его пальцах скользкое пальто. С грохотом заскочила в темную ванную. Ломая ногти, задвинула щеколду и тут же поняла, что ничего не поможет: ни хлипкая дверка, ни задвижка, давно державшаяся на соплях… Да пусть берет, что хочет, Господи, лишь бы ушел… мамочки… мамочки…
Зажавшись, как испуганный зверек, она с ужасом слушала звуки тяжелых, медленных, шаркающих шагов. Один… два… три… вот он уже у двери ванной… четыре… пять… значит — она ему не нужна? Ну, слава богу! Возьми сумку, там зарплата за месяц, возьми ее и уматывай, ну, давай, давай, она там, на тумбочке под зеркалом, давай же… шесть… семь…
Очень странный — громкий и резкий звук заставил Юлию покрыться мучительным ознобом.
Сколько она сидела на краю ванной, боясь пошевелиться? Боясь даже представить себе то, что там могло произойти. Но с тех пор в течение бесконечно долгого времени снаружи не доносилось ни звука.
Доверившись неизвестно чему — скорее всего, просто безвыходности, Юлия тихо отодвинула задвижку. И выглянула в коридор.
Он лежал поперек прихожей, ногами к двери. Лицом прямо в коробке с синими шарами. То есть с тем, что от них осталось… Сверху на нем лежала обтрепанная елка.
Юлия вздрогнула, как от выстрела, когда за окнами раздалось праздничное «Уррррра-а-а-а-!!!».
Очередной високосный год наступил.
К этому времени Юлия почти уже смирилась с проклятием, висевшим над ней за какие-то неизвестные грехи.
Бомж не шевелился. И она очень надеялась, что этот обморок от голода, пьянства или побоев. Несмотря на смирение, очень не хотелось думать, что у нее в доме лежит неизвестный труп.
