Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
– Не слишком-то вы похожи на женщину, – сказала Фелиситас Лариос, оглядывая меня своим, как всегда, критическим взором. – Хорошо, что еще темно и идти недалеко. Чуть пригнитесь и делайте шаги покороче. Будь что будет! Ради вас мы рискуем нашим заработком – надеюсь, вы это чувствуете.
– Ради вашей покойной матери, – поправила Ренегада единокровную сестру. – Наши матери тоже умерли. Поэтому мы вас понимаем.
– Оставляю пса на ваше попечение, – сказал я Фелиситас. – Особых хлопот с ним не будет.
– Это уж точно, – отозвалась она ворчливо. – Как только вы выйдете за дверь, он окажется вот в этом чулане, и не воображайте, что он высунет оттуда нос до вашего возвращения. Мы тут не настолько сошли с ума, чтобы выгуливать чучело собаки.
Я попрощался с Джавахарлалом. Он, как и я, проделал долгий путь и, конечно, заслуживал под конец лучшей участи, чем чулан в чужой стране. Но чему быть, того не миновать. Я отправлялся выяснять отношения с Васко Мирандой, и Джавахарлалу предстояло стать всего-навсего еще одним брошенным андалусским псом.
x x x
Мой первый в жизни опыт пребывания в женской одежде напомнил мне историю о том, как Айриш да Гама облачился в свадебное платье своей жены и отправился развратничать в обществе Принца Генриха-мореплавателя; какой, однако, упадок, насколько обыденнее выглядела эта темная ткань, чем сказочный наряд Айриша, и насколько менее приспособлен я был к такому переодеванию! Когда мы пошли, Ренегада Лариос сказала мне, что бывший мэр городка – тот самый человек, который теперь, безымянный и одинокий, целыми днями сидит и пьет кофе на «улице паразитов» – когда-то был вынужден идти по этим улицам в платье своей бабушки, потому что под конец его заточения их дом был назначен к сносу и семье пришлось переехать. Так что, помимо прецедента в семье, у меня нашелся предшественник среди местных жителей.
В первый раз за все время мы с Ренегадой оказались одни, без бдительного присмотра Фелиситас, но хотя она послала мне несколько недвусмысленных взглядов, я был слишком скован (и женским платьем, и нервозностью из-за того, что ближайшее будущее сулило неожиданности), чтобы реагировать. Мне показалось, что мы незамеченными проделали путь к служебному входу в «малую Альгамбру», хотя нельзя было с уверенностью сказать, что никакие любопытные глаза не смотрели на нас из темных окон домов на «улице застекленных балконов», пока мы поднимались по ней к нелепому и уродливому слоновьему фонтану Васко.
Над стеной крепости я на мгновение увидел яркое, порхающее зеленое пятнышко. «В Испании есть попугаи?» – шепотом спросил я Ренегаду, но не получил ответа. Возможно, она дулась из-за моего нежелания воспользоваться такой редкой возможностью для флирта.
В терракотово-красную стену около двери была вделана маленькая панель с кнопками, и Ренегада быстро набрала четырехзначный код. Дверь, щелкнув, открылась, и мы вошли в логово Миранды.
Я испытал столь мгновенное и мощное ощущение «дежа вю», что голова у меня закружилась. Немного придя в себя, я подивился изобретательности, с какой Васко Миранда выстроил интерьер своей крепости по образцу интерьеров на картинах Ауроры из цикла «мавров». Я стоял в открытом дворике с центральной площадью-пьяццей, вымощенной плитами в шахматном порядке и обрамленной аркадами; в окна на противоположной стороне видна была широкая равнина, переливающаяся, как океан, в лучах рассветного солнца. Дворец, окруженный морским миражем, частью арабский, частью могольский, заставляющий вспомнить де Кирико[155], он был тем самым местом, где, по словам Ауроры, «миры сталкиваются, вливаются и выливаются один из другого, притекают и утекают». Местом, где «воздуходышащий человек должен отрастить жабры, иначе он может потонуть; где водяное существо может напиться воздухом допьяна или задохнуться в нем». Хотя дом несколько обветшал и сады пришли в упадок, я действительно оказался в Мавристане.
Проходя одну за другой пустые комнаты, я обнаруживал интерьеры, имитирующие картины Ауроры, и чуть ли не ожидал, что сейчас передо мной появятся их персонажи и начнут разыгрывать перед моими недоверчивыми глазами свою печальную повесть; я чуть ли не ожидал, что сам превращусь в пестрого, раскрашенного ромбами Мавра, чья трагедия – трагедия Множественности, побежденной Единством, – была сквозным мотивом всего цикла. Я воображал, что моя увечная рука в любой момент может вспыхнуть цветком, солнцем, пламенем! Васко, который всегда считал, что Аурора украла у него идею «мавров», воспользовавшись его слезливым конным кичем, употребил бешеные деньги и бездну энергии, рожденной глубочайшим безумием, для того, чтобы присвоить созданный ею мир. На любви зиждился этот дом или на ненависти? Если истории, которые я слышал, были правдивы, здесь была подлинная Палимпстина, в которой его нынешний горький гнев покрывал своим створаживающим слоем память о прежней, утраченной сладости и романтической сказке. Ибо воистину в этой блестящей имитации было нечто скисшее, была некая зависть; и по мере того, как разгорался день и у меня проходил шок узнавания, я начинал видеть промахи в этом грандиозном сооружении. Васко Миранда так и не избавился от своей всегдашней вульгарности, и то, что Аурора вообразила столь живо и столь роскошно, Васко пытался передать красками, которые, как стало видно при свете дня, отстояли от первоисточника на то небольшое, но ощутимое расстояние, каким подделка бывает отделена от радующего глаз подлинника. С пропорциями в этом здании дело тоже обстояло неважно, все его линии были смещены. Нет, чудом его все-таки нельзя было назвать; мое первое впечатление оказалось иллюзией, и эта иллюзия уже поблекла. «Малая Альгамбра», при всех ее размерах и пышности, была отнюдь не Новым Маврусалимом, а уродливым и претенциозным строением.
Я не увидел даже следа украденных картин и той техники, о которой говорили Ренегада и Фелиситас. Дверь, ведущая в высокую башню, была наглухо заперта. Васко должен быть там, наверху, со своей аппаратурой и чужими секретами.
– Я хочу переодеться в свою одежду, – сказал я Ренегаде. -Я не могу предстать перед старым хрычом в таком виде.
– Так переодевайтесь на здоровье, – ответила она, не моргнув глазом. – Ничего нового для себя я у вас не увижу.
Я не узнавал Ренегаду; после того, как мы вошли в «малую Альгамбру», она начала разговаривать со мной повелительно и по-хозяйски. Без сомнения, она заметила растущее недовольство, с каким – после нескольких первоначальных возгласов восторга – я рассматривал дом, который, как бы то ни было, она лелеяла долгие годы. Естественно, она ждала от меня большего восхищения. Тем не менее ее замечание было грубым и бестактным, и я не смолчал.
– Думайте, что говорите, – сказал я ей и, не обращая внимания на ее сердитый взгляд, прошел в соседнюю комнату, чтобы там спокойно переодеться. Делая это, я услышал шум, источник которого находился на некотором отдалении. Это была мерзейшая какофония – смесь женских визгов, звона обратной связи в звуковых усилителях, завываний неясного происхождения, гудков и писков, производимых компьютером, и бренчащего металлического аккомпанемента, вызывающего в воображении кухню в разгар землетрясения. Вот, значит, о какой «авангардной музыке» они мне говорили. Выходит, Васко Миранда проснулся.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
