Потом мы пили остывший кофе. Потом коньяк. Из благодарности я решила отдаться ему в эту ночь. Но оказалось, что одного моего решения для этого мало…
Я была совершенно убеждена, что он только об этом и мечтает, только этого и добивается, так терпеливо и элегантно за мной ухаживая, но все оказалось не так просто…
12
Время приближалось уже к двум часам ночи, у меня от пережитого устало слипались глаза. Чтобы как-то взбодриться, я приготовила еще кофе, сделав его крепче предыдущего. Бодрости это мне немного прибавило, но ничего не изменило в ситуации. Николай Николаевич сидел, не меняя позы, прихлебывал маленькими глоточками то коньяк, то кофе и рассказывал мне о лагерях, о Наркоме, о своей дочери, отличнице и молчунье, с которой они в другой день и двух слов друг другу не говорят.
Он даже думал, что она со всеми такая, но несколько раз подсмотрел и подслушал, как она щебечет не замолкая в компании с подружками, и призадумался… В доме ей ни в чем нет отказа. Он ни разу грубого слова ей не сказал…
Я пыталась осторожно свернуть разговор на любовь, как дура, что было сил строила ему свои сонные глазки, но он ничего не понимал и продолжал что-то бубнить ровным голосом.
Тогда, чтобы хоть как-то переменить обстановку, я поставила пластинку Леонида Утесова и пригласила его танцевать. Он долго отнекивался, говорил, что не танцует, но я его вытащила силой.
Это был фокстрот, и оказалось, что он вполне прилично водит. Только одна особенность в танце смутила меня… Он танцевал не как взрослый, а как застенчивый подросток, который стесняется своего поднявшегося естества и потому отстраняет таз насколько это возможно, чтобы, не дай Бог, не прикоснуться им к бедру партнерши…
Мне показалось это милым, и я, поставив более медленную пластинку, прижалась к нему всем телом. И тут я наткнулась… Но не бедром, а почти коленом… Я даже не поверила. Это не могло быть так низко…
Когда танец кончился и он сел, я украдкой взглянула на его брюки. Увиденное сильно озадачило меня. Его широкая брючина была ровно вздута до половины бедра, с внутренней стороны, разумеется. Создавалось такое впечатление, что в очень глубокий карман положили какой-то внушительный предмет круглой формы. Скажем, батон «докторской» колбасы…
Этого не может быть, лихорадочно подумала я и бросилась ставить новую пластинку. Но он перехватил меня по дороге, мягко взяв за руку… Подведя к себе, он поставил меня между своих раздвинутых ног, так что я ногой совершенно отчетливо ощутила этот «круглый предмет», положил мне руки на талию, туда, где она переходит в бедра и, заглянув снизу вверх мне в глаза, спросил прерывающимся голосом:
— Что ты хочешь?
. — Я хочу танцевать, — кокетливо улыбнулась я, впервые определенно почувствовав свою силу над ним…
— Ты уверена в этом? — спросил он серьезно и, слегка шевельнув ногой, прижал ко мне свой «предмет».
— Конечно, — мелко дрожа от возбуждения и любопытства, ответила я.
— А не страшно?
— А чего бояться?
— Ты еще маленькая… А маленькие девочки не должны танцевать со взрослыми дядями…
— Я уже давно не маленькая… — сказала я, вспомнив мои поездки к Наркому.
— Маленькие девочки всегда хотят казаться взрослыми, а потом горько плачут, — сказал он, так сильно прижимая ко мне свой «предмет», что ноге стало немножко больно.
— Не заплачут… — сказала я, делая движение ногой к нему навстречу.
Он опустил руки чуть ниже, на ягодицы, закрыл глаза, прижал меня к своему лицу и проговорил прямо в меня, приятно щекоча горячим дыханием живот под грудью возле солнечного сплетения:
— Ты для меня все равно маленькая, как тогда…
— Я уже выросла, — сказала я, сильно прижимаясь к нему ногой, отчего он издал в меня глухой звук, похожий на стон.
— Все равно я для тебя слишком большой…
— Напугал девку… — со смехом ответила я старой поговоркой, разумеется не досказав ее до конца.
— Не храбрись! Как бы потом не пожалеть…
— А ты не бойся… — прошептала я и потерлась о его голову грудью.
— Я не боюсь, — прогудел он в меня.
— Нет, ты боишься… — сказала я и, взяв его голову ладонями, прижала к груди.
Не открывая глаз, он стал покусывать мою грудь через тоненький крепдешин платья…
— Ты боишься даже смотреть на меня? — подзадорила его я.
— Я боюсь проснуться…
— Ах, так я для тебя только сновидение? — шутливо возмутилась я. — Тогда я исчезаю.
И, уперев руки в его широкие плечи, я попыталась отстраниться от него, одновременно что есть сил прижимаясь к его «предмету», который уже полностью овладел моим воображением.
Он, удерживая меня одной рукой, опустил другую и скользнул по капроновому чулку до того места, где между трусиками, поясом и чулком был открытый кусочек тела… Я сжала бедра, как бы препятствуя его дальнейшему проникновению, но на самом деле усиливая собственное возбуждение, уже готовое перейти в новую фазу…
Почувствовав, что он одной рукой пытается стянуть с меня трусики и пояс вместе с чулками, я изогнулась и, вырываясь из его сильных рук, прошептала:
— Я сама… Но сначала я должна выйти…
Он открыл глаза и изучающе взглянул на меня.
— На минуточку… — успокоила я его. — Иди ложись, — добавила я, кивая на открытую дверь в спальню.
13
Я забежала в ванную и двумя движениями содрала с себя всю одежду. Трусики были насквозь промокшие, и я их бросила в корзинку с бельем, приготовленным к стирке.
Забравшись в ванную, я пустила воду и встала под душ. Мне еще нужно было посетить туалет, но я постеснялась журчать на весь спящий дом и потом грохотать чугунным сливным бачком, который, низвергнув бурный водопад, заканчивал спуск утробным рыком, похожим на звук закарпатской трембиты. Поэтому я помочилась, прямо стоя под душем.
Я была настолько возбуждена, что помылась поверхностно, стараясь как можно меньше к себе прикасаться. Тщательно промыть все складочки, как делала обычно, я побоялась. Это могло привести к внезапному концу. А утрачивать истомившее меня желание я не хотела. В этом почти болезненном желании, подогретом острым любопытством, была особая прелесть.
За последнее время мне именно такого желания и не хватало. Если б оно хоть раз возникло не во сне, а наяву и было направлено на какого-то конкретного человека, я в любом случае сумела бы его удовлетворить…
Но все мои желания уехали в Париж.
Когда я, накинув на себя легкий шелковый халатик, прилипший к влажному еще телу, пришла в спальню, он лежал на спине, напряженно вытянувшись и укрывшись пуховым бабушкиным одеялом до подбородка. На животе под одеялом проступал неправдоподобно длинный предмет. В глазах его был самый настоящий страх.
