Глава двадцать седьмая
В кремлевском кабинете у высокого светлого окна сидел Маршал, положив сухие стариковские руки на край стола, где были рассыпаны бумаги. Худой, чуть сутулый, с голым черепом, он был облачен в парадный мундир с погонами, на которых золотом были вышиты маршальские звезды и гербы СССР. За окном близко белел каменный чудесный собор с круглыми, слегка помятыми главами, на которых, прозрачные, сквозные, словно кружева, светились кресты. Напротив Маршала сидел экстрасенс Трунько, моложавый, белесый, приветливый, и неотрывно смотрел в голубые стариковские глаза, не позволяя им моргнуть. У дверей стояли два молодца в кожаных куртках и темных перчатках.
– Товарищ маршал, вам хорошо, вам легко, вы у себя на даче, на улице солнце, цветы, чудесно поют птицы, и вам так легко и свободно… Сохранилась ли у вас папка под грифом двести сорок четыре дробь два, где вы храните записку, переданную американским другом?.. – Трунько погружал свой взгляд в глубину водянистых стариковских глаз, где возникали картины любимого сада, деревянного крыльца, клумбы с душистыми табаками и флоксами, и длинное, пергаментно-желтое лицо старика счастливо улыбалось.
– У меня есть папка под грифом двести сорок четыре дробь два, с запиской моего друга из ведомства объединенных штабов армии США, – отвечал Маршал, блаженно улыбаясь, вдыхая сладкий запах цветов.
– Вы отдыхаете, в легкой рубахе идете по тропинке, берете лейку, начинаете поливать цветы, и вам хорошо… Та ли эта записка, где перечислены имена агентов, завербованных ЦРУ среди советских военных, дипломатов, работников оборонных предприятий?
Тонкие губы Маршала улыбались, немигающие голубые глаза видели солнечные струйки воды из лейки, отяжелевший от влаги розовый куст и пчелу, на которую попали брызги, сердито улетающую с цветка.
– В этой записке действительно перечислены имена агентов, которые нанесли и еще нанесут непоправимый вред государству.
– Вы ставите лейку на землю, идете в глубину сада, где ваш любимый пруд, на нем расцвели еще две белых лилии. Вы созерцаете их, вам хорошо, вы счастливы… Та ли это записка, где рассказывается об уничтожении тяжелых советских ракет «Сатана», о потоплении флагмана атомного подводного флота, о сокращении космических орбитальных группировок, о досрочном разрушении космической станции «Мир», о закрытии оборонных заводов, где производятся ракетное топливо, танковые подшипники и электроника для систем наведения?
Маршал не мигая смотрел на Трунько благодарным, любящим взглядом, видел заросший пруд, две нежные белые лилии, и рыбки, подплывая к поверхности, сверкали как блестки.
– Там перечислены все программы, реализация которых ослабит обороноспособность страны.
– Вы смотрите на березу, на ее белый ствол, на высокие ветки. Видите, как прилетела и уселась на ветку птица с розовой грудкой и чудесно поет. Вы слушаете малиновку, и вам хорошо… Не могли бы вы передать мне эту папку?
Маршал не сводил блаженного взора с Трунько, который, казалось, держит в невидимых щупальцах глазные яблоки умиленного старца, медленно их покачивает, и от этих нежных покачиваний рождаются восхитительные видения.
– Конечно, я передам вам папку, – Маршал, не опуская глаз, на ощупь открыл ящик стола, запустил в него длинные руки, извлек тонкую папку, протянул Трунько. Тот быстро принял, раскрыл. Бегло пролистал несколько листков папиросной бумаги. Пока читал, глаза Маршала остались без присмотра, и в них стала появляться тревога, неуверенность, веки дрогнули, и он собирался моргнуть. Но Трунько стремительно, грозно направил взгляд в глубину стариковских глаз, и они послушно замерли, остекленели, преданно смотрели на экстрасенса.
– Вы герой страны, фронтовик, любимец народа, – продолжал Трунько, пряча папку у себя на груди. – Вы защищали Родину на полях сражений, а теперь защищаете честь армии в своих замечательных телевизионных выступлениях. Вы заслужили отдых. Вы любите природу, птиц, цветы, прогулку по любимой аллее… Прошу вас, возьмите ручку и напишите…
