Мы очень долго мотались по Ближнему Востоку, и это сказалось на языке. Зато вы говорите просто безупречно.
— Было бы странно, если бы после двенадцати лет работы в Лондоне я говорила по-английски плохо — усмехнулась бабушка, — Так что у вас, скажите на милость, за дела с моим внуком?
— Я люблю его, — серьезно сказала Эва, — Это тот человек, который может дать мне счстье и здоровых, крепких, умных сыновей.
— Хорошо, если так, — задумчиво кивнула бабушка, ну а вы, Юля, на каком языке говорите?
— Хо! Мильен язикь и все плохой, — засмеялась Юри, — Когда вас не стремает мой тридиксюрн на этот велики Язика, то я говорить на он. Это есть мое вежливость на Ваше Великолепность.
— Нисколько не стремает, — заверила ее бабушка. Повернулась ко мне:
— А теперь давай начистоту — что с тобой произошло и кто они такие?
— Будем считать, что ты готова к неожиданностям? — нервно улыбнулся я.
— Да готова, готова! Давай колись — где был, что делал и вообще!
— Моя внешность изменилась, — сообщил я и коснулся пластины индигала, специально запрограммированного мной на постепенную смену облика. Одно мое лицо перетекло в другое. И не только лицо. Юри пробормотала без тени акцента:
— «Речь — клевета. Молчание — ложь. Выход за их пределами», так сказал Конфуций.
Внезапно включился музыкальный центр, и оттуда донеслось:
«И так это все было странно,
Холодный ветер ударил в паруса.
А просто подвыпивший ангел
Поднял тебя и бросил в небеса.
А в небе был окоп, и грянул бой
в прекрасном яростном мире
И пели звезды песни, неизвестные тебе,
Необходимые тебе.
И с победой вернулся на Землю,
и быт пришел в торжественном чаду,
И так это все было странно,
и ты ходил и плакал на ходу,
И это был дурдом, и в нем была
твоя Стандартная Схема,
Ангел твой побрился и бросил пить вино —
И ты опустился на дно…»
Музыка неожиданно оборвалась. Бабушка вздохнула:
— Вот оно как. Плохо, когда вещи начинают иметь свое мнение.
— Это только группа «Дети», — пробормотал я, — Это их песня «Окоп».
— Ты станешь отрицать, что с тобой произошло нечто подобное?
Я покачал головой. Юри заметила:
— Не лучше ли переместиться на один из наших кораблей и продолжить разговор там? — губы ее при этом были сжаты, я понял, что она пользуется мыслеречью, — Еще раз напоминаю Конфуция: «Выход за пределами речи и молчания».
— Сначала, — бабушка задумчиво посмотрела на Юри, — Сначала я хотела бы знать истину — кто вы такие на самом деле. Не являются ли ваши лица таким же враньем, как земные биографии?
Юри с вызывающим видом коснулась своего виска, мгновенно сбросив терранский облик. Малиновые цвета раздражения брали верх в окраске:
— Я сразу поняла…
Бабушка остановида ее жестом, улыбнулась и заметила:
— Так получше, чем использовать образы Лайзы Минелли и Нефертити. Я как-никак культурный человек. Ну а вы, Нефертити из Великобритании?
— Эва Ленум, в прошлом пилот Военно-Космических Сил Чарранского согласия, двадцати четырех лет, в пересчете на ваши единицы времени, сейчас — член команды одного из кораблей, принадлежащих вашему внуку, — она тоже коснулась своего индигала и стала сама собой, — Прошу Вашего благословения на брак с капитаном Эн Ди.
— Я подумаю над этим, — кивнула бабушка, — Ну а вы, Юля из Ленинграда?
— Считывайте, — проворчала коршианка и уставилась своими глазищами в лицо бабушке. Я глянул на это и налил себе горячего кофе. Эва снова уселась на край своего кресла. Пауза стала затягиваться. Прихлебывая горячий бабушкин кофе, я подумал, что все получилось как-то опереточно, то есть в наихудшем виде. Но в конце концов, на Террис свет клином не сошелся. Я поднялся и поставил диск Дебюсси. Его ласковая, негромкая музыка дала мне то, чего я уже давно не испытывал — уютную беззаботность. Эва вовсю скучала, ждала окончания безмолвного диалога между Юри и бабушкой.
Диск уже закончился, когда Юри наконец приняла расслабленно-непринужденную позу, а бабушка произнесла, поворачиваясь к Эве:
— Хорошо, что в команде Эн Ди нашелся столь одаренный индивидуум. Да, я даю благословение тебе, Юри Туул и тебе, Эва Ленум. Берегите его, он наделен нехорошим даром находить неприятности не только для себя. Ну а теперь можно посмотреть ваши аппараты, да и попробовать столь знаменитое бразелонское.
… Спустя несколько часов в квартиру на соседней улице позвонили. Дверь открыла рано постаревшая, некрасивая женщина лет сорока пяти.
— Здесь живут Барановы? — спросила ее моложавая дама неопределенного возраста — ей могло оказаться и сорок, и пятьдесят. Строгое темное платье могло принадлежать многим эпохам.
— Здесь. Я Баранова, а вы кто? — спросила женщина.
— Не вредно помнить родителей соучеников в лица. Я привела домой Светлану. Только прошу вас ни в коем случае не выяснять, где она была. Я ясно выразилась?
— Но…
— Вот мое удостоверение. Поверьте, так будет лучше прежде всего ей. Света, иди домой и ничего не бойся. Я только могу сказать, что некоторе время она была близка к людям, связанным с космосом, Америкой, и у некоторых из ее друзей — раскосые глаза. Это все, что я могу Вам сообщить, поскольку большего сама не знаю, и по совести, не желаю знать…
— Да что это мы так? — вдруг засуетилась дама, — Вы проходите, чаю попьем!
— Прошу простить, но мне совершенно некогда, — отрезала бабушка.
Светка тихой мышкой шмыгнула в родную квартиру, бабушка откланялась хозяйке и вышла из подъезда. Она села в свою кремовую «Волгу», вздохнула:
— Эх, мальчики — девочки, когда же вы станете считаться со старшими?
— Ну да! — хихикнул знакомый голос с пустого заднего сиденья, — Столь любимый некоторыми Конфуций утверждал, что хороший ребенок печалит своих родителей разве что внезапной болезнью.
— Эн Ди, — укоризненно сказала бабушка, не поворачиая головы, — Тебе не говорили, что подслушивать нехорошо? Надо давать знать, что ты здесь.
— Но меня тут нет, — удивился голос, — Скоро прервется связь, поскольку через несколько минут мы отбудем в такие дали, что оттуда просто невозможно связаться!
— Понимаю. Главное, возвращайся. Любой, в любом виде. Это не очень много, правда?
— Принято к исполнению, — фыркнул бесплотный голос, — Мы все тебя очень любим. Пока.
— Счастливого пути, — сказала бабушка, паркуя машину у своего подъезда.
Конец.
(Камчатка, 1993 г.)
Толковый словарь к «УМРИ, НО БУДЬ!»,
первой книге трилогии «РОЖДЕННЫЕ НА ЗЕМЛЕ»,
составленный Ежи Радзивиллом
