Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
и снова попыталась растормошить Кощея. Но он все так же молчал и, кажется, не видел ее. Это пугало, но было что-то еще, что не давало ей покоя.
Тело Лешего на полу сильно нервировало. И было непонятно, что случилось. Кощей все-таки успел прийти в последний момент? Он убил оборотня до того, как тот убил ее? Василиса встала и огляделась. Взгляд упал на лавку, на которой она проснулась. И тут она увидела засохшую лужу крови под ней. Перевела взгляд на свою одежду. Та тоже была в крови. И коса, перекинутая через плечо, местами была багряной, а не русой…
Она резко повернулась к Кощею, и одновременно с осознанием того, что она все же умерла, пришло еще одно. Он больше не был колдуном. Она не чувствовала в нем ни крупицы силы.
Василиса вошла в дом, вернулась в гостиную, опустилась на диван. Ее знобило. Настя зря приехала. До этого удавалось нести свои чувства, свою боль ровно и аккуратно, будто воду в чаше, но Настя бросила в чашу камень, и теперь по воде шли круги, и она то и дело норовила выплеснуться наружу.
В доме было тихо и пусто. Василиса бросила взгляд на часы. Через час нужно отнести Кощею ужин. Примерно в это же время стемнеет, а значит, можно будет убедиться, что охранные заговоры надежно защищают их и ей нечего бояться.
Но этот час еще нужно было прожить.
Она легла на диван, подтянув колени к груди, потом, пытаясь спастись от озноба, натянула на себя лежащее тут же покрывало. Но все равно колотило. Тогда она закрыла глаза. Она просто полежит тихонечко, а потом все сделает…
* * *
Когда она приходила, он старался на нее не смотреть. Не был уверен в том, как среагирует на ее лицо.
Он чувствовал себя слишком слабым, слишком уязвимым, а она это видела.
Он вообще теперь был никем.
Даже имени у него не осталось. То, что дала ему мать, много сотен лет назад сгорело вместе с его родной деревней. То, что он дал себе сам, растаяло вместе с его силой. Он был не назван – и его больше не было.
Минуты сливались в часы, часы в дни, он не замечал ни того ни другого. Перстень на мизинце то и дело нагревался, будто пытаясь поддержать его и утешить, но ему было все равно.
Мысли мелькали в голове неясными пятнами, иногда он пытался поймать хоть одну, рассмотреть, но они ускользали. Вместе с силой его покинул смысл. Для чего жить, если нет возможности чувствовать эту власть, если ты жальче букашки под ногами? Если ты снова посмешище, и любой может пнуть, и нет никакой возможности защитить себя? И если дрянное зеркало молчит в ответ на твое прикосновение, раз и навсегда отрезав путь в тот мир, что еще совсем недавно стоял перед тобой на коленях? Всегда только перед тобой…
Вся его жизнь оказалась результатом чьего-то спора, а потом и вовсе рухнула в одночасье. Так стоило ли продолжать весь этот фарс?
Возможно, он бы уже сумел определиться с планом самоубийства, если бы она так сильно не отвлекала его.
Вначале она пыталась с ним говорить. Пыталась его звать. Потом стала заходить только в часы приема пищи. Приносила тарелку с едой и забирала ту, что оставляла до этого. Чаще всего почти полную. Несколько раз врывалась в его комнату во внеурочный час, кричала, плакала, просила сказать хоть слово… Он отворачивался и молчал. Ждал, когда уйдет.
Он помнил, на что она похожа: на огонь в печи. Ему бы припасть, согреться, и, возможно, тогда стало бы легче, но так он бы уже не смог возненавидеть ее, а он все еще не решил, стоит ли это делать или нет.
Ему казалось, что ненависть – единственное, что еще способно наполнить его, а значит, спасти.
Он не позволял себе произносить ее имя.
Иногда ему хотелось ее убить. Это бы все сделало проще.
А порой закричать: беги отсюда.
Беги что есть сил.
Я ведь вернул тебе жизнь, чего еще ты от меня хочешь?!
Когда она приходила, он отворачивался к окну.
Он закрывал глаза.
Он искал внутри себя ответ на один-единственный вопрос: почему он решил, что оно того стоило?
Но однажды она не пришла.
Он долго сидел у окна уже после того, как на город опустились сумерки. По вечерам перед ужином она включала свет в его спальне, но на этот раз она не зашла, и никто не осветил ему комнату. Где-то в самой глубине заворочалось смутное беспокойство. Он постарался припомнить, когда в последний раз слышал какие-нибудь звуки в доме, и не смог. А ведь, кажется, кто-то приезжал сегодня, он слышал стук в калитку… А потом кто-то уезжал…
Но она ведь не могла уехать…
Он снова прислушался. Сейчас раздадутся шаги, и она войдет в комнату, начнет говорить, и можно будет снова сесть и предаться отчаянию. Но шаги так и не раздались. Дом хранил тишину, и эта тишина напугала его. Он встал – это простое действие теперь отнимало массу сил – и снова прислушался. Ничего. Сделал несколько неуверенных шагов в сторону выхода, разозлился на себя, рывком преодолел оставшееся расстояние и открыл дверь. Позволил себе отдышаться. Темнота коридора взглянула на него с немым укором. Нигде не горел свет.
Что за черт?
Он зашел к ней в комнату, но та была пуста. Пуст был и его кабинет. Тогда, цепляясь за перила, он спустился на первый этаж. Там тоже было темно и тихо.
Чувствуя, как нарастает страх, он заглянул в кухню. Пусто. Повернулся в сторону гостиной и сквозь открытые двери увидел ее. Сердце замерло на мгновение, а потом зашлось в исступлении: на улице горел фонарь, его свет освещал комнату, и его было достаточно, чтобы увидеть, что она лежит на диване, закрыв глаза. Плед сполз вниз, кисть неудачно вывернута, русая коса растрепалась, будто не переплела с утра. Так быстро, как только мог, он дошел до нее и сел на колени рядом с диваном. Присмотрелся.
И увидел, как вздымается грудь. Судорожно выдохнул от облегчения: на мгновение показалось – снова мертва.
Аккуратно развернул ее руку, подержал в ладони, убеждаясь, что она теплая, положил на диван.
Вокруг все еще было темно и тихо.
И он вдруг понял.
Она закрыла глаза, и стало темно. Она уснула, и стало тихо.
Он вспомнил.
Ученицу Яги. Девчонку с длинной косой, так смешно смущавшуюся в его присутствии. И ее слова о том, что она будет верна мужу. Как же они разозлили его – эти слова. Она собиралась держать клятву перед тем, кого отец навязал бы ей, почему же Марья, пришедшая к нему по доброй воле, так легко предала его?
Девушку у себя в замке. Его бесило ее нежелание уступить.
И ту, что ждала мужа, прячась у него на конюшнях. Несколько раз после их ухода он просил зеркало показать ее, но однажды увидел беременной и перестал смотреть.
Вязкие холодные дни, тянущиеся бесконечной чередой до ее появления в этом доме.
Их первая встреча в Конторе, и ужас в ее глазах.
А потом…
Тепло ее ладони.
И тепло в груди, которое через несколько лет стало разливаться по венам от одной ее улыбки.
Как пообещал никогда ничего не делать против ее воли.
Ее браслеты на его руках.
Их первый и второй поцелуи, ее красные щеки и сумасшедшие глаза.
«А можно еще раз?»
Их разговоры по ночам.
Тепло от ее объятий.
И как счастлив он был наконец услышать от нее «не хочу».
Синие-синие глаза…
Как целовала мимоходом в волосы.
Ее бесконечные сборы по утрам…
Как вдыхала аромат кофе, прежде чем начать пить.
Раскиданные по дому вещи…
Как засиживалась допоздна в кресле в его кабинете, чтобы просто побыть рядом.
Ее рука на его во время прогулок по парку.
Как сама приходила в его спальню, чтобы потом остаться до утра…
Ее предложение уйти за ним в Навь.
Как называла его своим мужем.
Как произносила «я – твоя жена».
Она была его женой.
Она была ему верна.
И он не был безымян, потому что она дала ему имя.
Она заменила ему душу.
Она стоила всего и на самом деле не стоила ему ничего, потому что это она была его силой, а не магия, что давно уничтожила бы в нем все человеческое, не встань она на ее пути.
Его сила осталась при нем.
– Василиса, – позвал Кощей.
Дрогнули ресницы, и открылись глаза. Широко распахнулись в испуге, и Кощей поморщился от горечи. Она снова его боялась. Как такое могло случиться?
– Василиса, – повторил он, стараясь, чтобы получилось как можно нежнее.
Испуг сменился радостью.
Она приподнялась на локте, заглянула ему в лицо, словно спрашивая
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
