следил за ними через Ветон. Приказывал ли он ей вредить тем, кто обращался к ней за помощью? Пытался ли узнать больше, вынуждая Ветон рыскать по замку и совать свой нос в чужие дела? Заставил ли её говорить то, из-за чего Киллиан медленно умирал внутри?
Первая убьёт Третьего.
Третий убьёт Первую.
Что, ракс его подери, это означает на самом деле?
Киллиан выдохнул, опустив плечи, и уткнулся лицом в плечо Эйлау. Её пальцы соскользнули с его подбородка и переместились на волосы, которые она слегка пригладила, будто хотела, чтобы он даже сейчас выглядел величественным. Магия не искрилась в воздухе, и Киллиан не ощущал чар, только тепло тела Эйлау и её тихое дыхание над своим ухом.
— Им ничего не угрожает, — прошептала она, невесомо, будто бы случайно мазнув губами ему по виску. — Они сальваторы, а не неразумные дети.
— Они там вдвоём, — выдохнул Киллиан, надеясь, что Эйлау поймёт, что он говорит вовсе не о Первой и Третьем. Его совершенно не волновала Пайпер, пусть даже он понимал, что Фортинбрас был бы расстроен таким отношением. Киллиана волновали только его племянники, которых он, как идиот, отпустил. — Я не должен был их отпускать. Они же…
Они едва могли нормально разговаривать. Гилберт ненавидел Фортинбраса, тогда как Фортинбрас любил его всем сердцем. Ветон было достаточно бросить всего одно слово, чтобы уверенность, которую Киллиан старательно взращивал в себе, рухнула, будто карточный домик.
Почему он согласился и позволил Фортинбрасу войти в Лабиринт, а Гилберту — стать его ракатаном для души? Почему не пошёл с ними? Они были лишь детьми, глупыми, уставшими и запутавшимися детьми, и он должен был их защищать, как и обещал когда-то Жозефине.
— Они сальваторы, Киллиан, а Гилберт и вовсе стал лидером… коалиции, — последнее слово Эйлау произнесла осторожно, словно оно до сих пор жгло ей язык. — Они справятся.
Он хотел возразить, но в этот момент Эйлау вновь едва ощутимо провела губами по его виску, и внутри Киллиана что-то окончательно сломалось.
Он не мог точно понять, что с ним происходило. Не мог облечь в слова то, что чувствовал, и объяснить, почему присутствие и поддержка Эйлау стали так важны для него. После того, как исчезла Башня и они потеряли всякий след сальваторов, Эйлау навещала Омагу так часто, как только могла. Когда магия стала возвращаться, она могла без предупреждения открыть портал и пробыть у них всего пару часов, максимум полдня, после чего возвращалась в Тоноак. Пока феи следили за местом, где стояла Башня, а Джинн то и дело срывался в разные уголки Диких Земель, проверяя выбросы магии, Киллиан изо всех сил пытался наладить жизнь в Омаге и успокоить людей, испуганных исчезновением Третьего сальватора.
Эйлау была рядом намного чаще, чем позволяло её положение.
Грань между служебными делами, деловой перепиской и дружескими разговорами между ними стёрлась слишком быстро, и Киллиану какое-то время даже казалось, что его зачаровали. Несмотря на мир, в который возвращалась магия, но который рушился для Киллиана, несмотря на незнание, где Фортинбрас и что с ним, рядом с Эйлау было хорошо и спокойно. Настолько, что Киллиан и не заметил, как впервые показал слабость, сказав, что больше не может выдерживать груза ответственности, не может изводить себя мыслями о том, что он не знает, где Фортинбрас. Рядом с Эйлау было настолько хорошо и спокойно, что Киллиан и не помнил, в какой момент посчитал, будто позволить ей остаться на ночь — это нормально.
Он не понимал этого даже сейчас. И тем не менее крепко обнял её, чувствуя, как бьётся её сердце, слыша её мягкий, бархатный голос, и зная, что она не отвернётся от него.
— Всё будет хорошо, — произнесла Эйлау, обняв его в ответ, — и ты это знаешь.
Киллиан поднял на неё глаза, чувствуя себя идиотом и совсем ещё юнцом, которого впервые выпустили в свет. Он не мог точно понять, что происходило между ним и Эйлау, и сомневался, что сможет когда-нибудь понять. Вряд ли это была любовь: Киллиан никогда не любил кого-то по-настоящему, а Эйлау не клялась ему душой, не говорила, что может сделать это.
Это было бессмысленно. Всего лишь утешение, найденное в том, кто оказался рядом. Киллиан был уверен.
И тем не менее он коснулся губами губ Эйлау и сказал:
— Твоя магия, оказывается, не такая уж и бесполезная.
Эйлау рассмеялась, покачав головой, и поцеловала его ещё раз.
*** Николас завершил последнюю линию и, наконец, представил схему Лабиринта, которую сумел изучить и запомнить с помощью Движения. Структуры во внутреннем устройстве Лабиринта не было: здания, улицы и целые города могли появиться в любом месте, могли обрушиться и восстать вновь всего за секунду. Безжизненные пустыни соседствовали с тёмными коридорами, которые переплетались между собой, а те — с огромными пустыми залами, через которые была проложена одна-единственная прямая дорога. Николас едва успевал отслеживать изменения, происходящие в Лабиринте, и понимал, что дальше будет только хуже.
В момент, когда Лабиринт вышвырнул их обратно в Дикие Земли, Николас почувствовал искажение в пространстве, разлом, который и стал новыми вратами. Те бесследно исчезли сразу же после того, как они оказались в Диких Землях, и Николас довольно быстро сообразил, что это из-за нарушенного равновесия. Ни Райкер, ни Фортинбрас не солгали — чтобы пройти Лабиринт, сальваторам нужны были оба ракатана. Николас, однако, сомневался, что и Карстарс в полной мере осознавал это, и тем не менее он сильно замедлил их.
Николас не понимал только одного: неужели и Иснан нашёл ракатанов? Не могли же Маракс и Карстарс стать ими…
Тряхнув головой, Николас постарался загнать мысли о демонах как можно дальше. Сейчас им нужно было понять, как вернуться в Лабиринт, как ориентироваться в нём и как найти источник силы, сковавшей богов.
— Мы можем создать трёхуровневую связь с помощью Движения, Времени и Силы, — начал Николас, оторвавшись от очертаний Лабиринта, которые расплывались в воздухе фиолетовыми линиями, и поверх них посмотрев сначала на Пайпер, потом — на Фортинбраса, которые сидели напротив него.
После довольно тихого завтрака и собрания с леди Эдон Фортинбрас сказал, что им нужно поговорить, и нашёл тихое место, коей оказалась дальняя часть
