то там показаны и любовь французских партизан и коммунистов к Советскому Союзу, показана и роль побед Советского Союза и в сознании этих людей, и в их работе, а также в образе Медведя показана активная роль русских советских людей, попавших в условия борьбы с фашистами в рядах французского Сопротивления. Подождав, пока все выскажутся, Сталин, в общем, поддержал эти соображения, сказав:
— Нет, по-моему, тоже неверно было бы сказать, что французы изображены в романе Эренбурга сильнее русских. — Потом, помолчав, задумчиво добавил: — Может быть, Эренбург лучше знает Францию, это может быть. У него есть, конечно, недостатки, он пишет неровно, иногда торопится, но «Буря» — большая вещь. А люди, что ж, люди у него показаны средние. Есть писатели, которые не показывают больших людей, показывают средних, рядовых людей. К таким писателям принадлежит Эренбург… — Сталин помолчал и снова добавил: — У него хорошо показано в романе, как люди с недостатками, люди мелкие, порой даже дурные люди в ходе войны нашли себя, изменились, стали другими. И хорошо, что это показано. <…>.
В связи с Эренбургом заговорив о писателях, изображающих рядовых людей, Сталин вспомнил Горького. Вспомнил его вообще и роман «Мать» в частности:
— Вот «Мать» Горького. В ней не изображено ни одного крупного человека, все — рядовые люди.
Еще более подробный разговор, чем о «Буре», возник, когда стали обсуждать роман Веры Пановой «Кружилиха». Фадеев, объясняя причины, по которым на Комитете по Сталинским премиям отвели этот первоначально выдвинутый на премию роман, стал говорить о присущем автору объективизме в изображении действующих лиц и о том, что этот объективизм подвергался критике в печати.
Вишневский, защищая роман, долго говорил, что критика просто-напросто набросилась на эту вещь, только и делали, что ругали ее.
— По-моему, и хвалили! — возразил Сталин. — Я читал и положительные статьи. (Скажу в скобках, что по всем вопросам литературы, даже самым незначительным, Сталин проявлял совершенно потрясшую меня осведомленность.)
— Что это — плохо? — возразив Вишневскому, спросил Сталин у Фадеева. — Объективистский подход? Фадеев сказал, что объективистский подход, по его мнению, это безусловно плохо.
— А скажите, — спросил Сталин — вот «Городок Окуров», как вы его оцениваете? Фадеев сказал, что в «Городке Окурове» за всем происходящим там стоит Горький с его субъективными взглядами. И в общем-то ясно, кому он отдает свои симпатии и кому — свои антипатии…
— Но, — добавил Фадеев, — мне лично кажется, что в этой вещи слишком многое изображено слишком черными красками и авторская тенденция Горького, его субъективный взгляд не везде достаточно прощупываются.
— Ну, а в «Деле Артамоновых» как? На чьей стороне там
Горький? Ясно вам? Фадеев сказал, что ему ясно, на чьей стороне там Горький.
Сталин немножко развел в стороны руки, усмехнулся и полувопросил, обращаясь и ко всем, и ни к кому в особенности:
— Ясно? — И перед тем, как вернуться к обсуждению «Кружилихи», сделал руками неопределенно насмешливый жест, который, как мне показалось, означал: «А мне, например, не так уж ясно, на чьей стороне Горький в „Деле Артамоновых“».
Кто-то из присутствующих стал критиковать «Кружилиху» за то, как выведен в ней предзавкома Уздечкин.
— Ну что ж, — сказал Сталин. — Уздечкины у нас еще есть.
Жданов подал реплику, что Уздечкин — один из тех, в ком особенно явен разлад между бытием и сознанием.
— Один из многих и многих, — сказал Сталин. — Вот все критикуют Панову за то, что у людей в ее романе нет единства между личным и общественным, критикуют за этот конфликт. А разве это так просто в жизни решается, так просто сочетается? Бывает, что и не сочетается, — Сталин помолчал и ставя точку в споре о «Кружилихе», сказал про Панову: — Люди у нее показаны правдиво. Потом перешли к обсуждению других произведений. Вдруг в ходе этого обсуждения Сталин спросил:
— А вот последние рассказы Полевого — как они, по вашему мнению? Ему ответили на это, что рассказы Полевого неплохи, но значительно слабее, чем его же «Повесть о настоящем человеке».
— Да, вот послушайте, — сказал Сталин, — что это такое? Почему под этим рассказом стоит «литературная редактура Лукина»? Редакция должна редактировать рукописи авторов… Это ее обязанность. Зачем специально ставить «литературная редакция Лукина»?
Панферов в ответ на это стал объяснять, что во всех изданиях книжного типа всегда ставится, кто редактор книги. А когда вещь печатается в журнале — кто именно ее редактировал, — обычно не ставится, а если при публикации указывается ее литературный редактор, то это имеет особый смысл, как форма благодарности за большую редакторскую работу.
Сталин не согласился.
— В каждом журнале есть редакция. Если у автора большие недостатки и если он молод, редакция обязана помогать ему, обязана редактировать его произведения. Это и так ее обязанность, — жестко подчеркнул Сталин, — зачем же эти слова «литературная редактура»? Вот, например, в третьем номере «Знамени» напечатано: «Записки Покрышкина при участии Денисова». Тоже литературная редакция Денисова и благодарность за помощь Денисову?
Вишневский стал объяснять Сталину, как родилась эта книга, что Покрышкин хотел рассказать эпизоды из своей жизни, но что книгу от начала и до конца написал полковник Денисов, и они вместе избрали наиболее деликатную форму: Покрышкин благодарит Денисова за помощь.
— Если написал Денисов, — сказал Сталин, — так пусть и будет написано: Денисов о Покрышкине. <…>
После разговора, связанного с рассказами Полевого, зашла речь о книге Василия Смирнова «Сыновья». Фадеев характеризовал ее и объяснил, почему она была отведена на комитете, — в связи с ее не особенно актуальной сейчас тематикой, изображением деревни начала этого века.
Сталин сказал задумчиво:
— Да, он хорошо пишет, способный человек… — Потом помолчал и добавил полуутвердительно: — Но нужна ли эта книга нам сейчас?!
Панферов заговорил о книгах Бабаевского и Семушкина, настаивая на том, что их можно было бы включить в список премированных произведений, сделав исключение, премировав только первые, вышедшие части романов и таким образом поощрив молодых авторов.
Сталин не согласился.
— Молодой автор, — сказал он. — Что значит молодой автор? Зачем такой аргумент? Вопрос в том, какая книга — хорошая ли книга? А что же — молодой автор?
Эти его слова не были отрицательной оценкой названных Панферовым книг. Наоборот, об этих книгах он отозвался, в общем положительно. А его замечание — что значит молодой автор? — носило в данном случае принципиальный характер.
<…> Сталин имел обыкновение — я видел это на нескольких заседаниях, не только на том, о котором сейчас пишу, — брать с собой на заседание небольшую пачку книг и журналов. Она лежала слева от него под рукой, что там было, оставалось неизвестным до
