одиночества. «Страшная вещь – пожизненное заключение: влачить жизнь без цели, без надежды, без интереса; каждый день говорить себе: «Сегодня я поглупел, а завтра буду еще глупее»; с страшною зубною болью, продолжавшеюся по неделям и возвращавшеюся по крайней мере по два раза в месяц, не спать ни дней, ни ночей; что бы ни делал, что бы ни читал, даже во время сна чувствовать какое-то неспокойное ворочание в сердце и в печени с sentiment fixe [навязчивой мыслью (фр.)]: я раб, я мертвец, я труп!» Потребность выйти из такого состояния толкала Бакунина к решительным действиям. Корабль был сожжен раньше. Оставалось сделать еще один, последний шаг.
В 1860 году, находясь в Сибири, Бакунин в письме, переданном с оказией, рассказал Герцену историю своего помилования. Охарактеризовав в приведенных выше строках свое состояние, Бакунин продолжал: «Николай умер, я стал живее надеяться. Наступила коронация, амнистия. Александр Николаевич собственноручно вычеркнул меня из поданного ему списка, и когда спустя месяц мать моя молила его о моем прощении, он ей сказал: «Sachez, Madame, que tant que votre fils vivra, il ne pourra jamais être libre» [ «Сударыня, доколе сын Ваш будет в живых, он свободен не будет» (фр.)]. После чего я заключил с приехавшим ко мне братом Алексеем условие, по которому я обязывался ждать терпеливо еще месяц, по прошествии которого, если б я не получил свободы, он обещал привезти мне яду. Но прошел месяц, – я получил объявление, что могу выбрать между крепостью или ссылкою на поселение в Сибирь. Разумеется, я выбрал последнее».
Рассказ Бакунина не соответствует действительности в той его части, по крайней мере, которая относится до волеизъявления самого Бакунина. К сожалению, в действительности произошло все не так, как изображал Бакунин. О действиях Бакунина находим первоначальное свидетельство в следующих документах. 21 января 1857 г. шлиссельбургский комендант представил князю Долгорукову рапорт: «Содержащийся во вверенной мне крепости арестант Михаил Бакунин всепокорнейше просит дозволения написать письмо Вашему Сиятельству. Донося о его просьбе, буду иметь честь ожидать предписания Вашего Сиятельства». 25 января А.Е. Тимашев, занявший при князе Долгорукове место Дубельта, уведомил коменданта: «Вследствие отношения Вашего Превосходительства за № 3 имею честь по поручению генерал-адъютанта князя Долгорукова уведомить Вас, М. Г., что испрашиваемое арестантом Бакуниным разрешение написать к Его Превосходительству письмо может быть дано ему».
3 февраля М.А. Бакунин написал следующее письмо. Воспроизводим с абсолютной точностью.
«ВАШЕ СИЯТЕЛЬСТВО.
Я болен телом и душою; от болезни телесной не надеюсь излечения, но душою мог бы и желал бы отдохнуть и укрепиться в кругу родной семьи. Не столь боюсь я смерти, сколько – умереть одиноко в заточении, с сознанием, что вся моя жизнь, протекшая без пользы, ничего не принесла, кроме вреда для других и для себя; я не в силах выразить Вам, как мучительны эти мысли, как они терзают в одиночестве заключения, и как тяжела должна быть смерть при таких мыслях и в таком заключении. Я не желал бы умереть, не испытав последнего средства, не прибегнув в последний раз к МИЛОСЕРДИЮ ГОСУДАРЯ.
Обращаюсь к ВАШЕМУ СИЯТЕЛЬСТВУ с покорною просьбой исходатайствовать мне от ГОСУДАРЯ позволения писать к ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ. Долговременное заключение притупило мои способности, так что я не нахожу более убедительных слов, чтобы тронуть ВАШЕ сердце. Но ВАШЕМУ СИЯТЕЛЬСТВУ известно, чего может желать и как сильно может желать заключенный; мне же и по собственному опыту, и по словам родных известно ВАШЕ великодушие и возвышенный образ ВАШИХ мыслей; поэтому я могу надеяться, что без подробных объяснений с моей стороны, ВАШЕ СИЯТЕЛЬСТВО примете великодушное участие в последней надежде и в последнем усилии заключенного к облегчению своей участи.
Михаил Бакунин
1857 г., 3 февраля».
7 февраля князь Долгоруков приказал сообщить Бакунину через генерал-майора Троцкого, что он может писать к государю императору.
14 февраля 1857 года шлиссельбургский комендант представил рапорт шефу жандармов господину генерал-адъютанту и кавалеру князю Долгорукову: «Его Императорскому Величеству и Вашему Сиятельству написанное содержащимся во вверенной мне крепости Михаилом Бакуниным вследствие предписания за № 318 при сем имею честь представить». Вот текст письма Бакунина к Долгорукову:
«ВАШЕ СИЯТЕЛЬСТВО!
Препровождая при сем просьбу мою к ГОСУДАРЮ, прошу Вас принять выражение искренней и глубокой благодарности за исходатайствование мне просимого мною позволения. Оно оживило во мне надежду; но суждено ли ей сбыться? Обмануться было бы жестоко. Осмеливаюсь ли просить ВАШЕ СИЯТЕЛЬСТВО просмотреть и исправить, сколько возможно, мою просьбу? Я так одичал и отвык писать, что мог с трудом окончить ее; трудно писать колеблясь между страхом и надеждою, опасаясь сказать лишнее или недосказать нужного. Чувствую, что просьба моя к ГОСУДАРЮ написана неудовлетворительно, не полно, не ловко, может быть и по форме неприлично; но сам исправить не в силах; только искренность написанного – готов подтвердить клятвою и честным словом. От Вас зависит, Князь, – если Вам только угодно будет оказать мне столь великодушное снисхождение, – исправить ее, сократить лишнее и, дополнив недостающее, – своим сильным словом, дать настоящее выражение моим искренним чувствам, не умеющим выразиться; – так, чтобы просьба моя нашла доступ к сердцу ГОСУДАРЯ.
Не сомневаюсь вообще в великодушном расположении Вашего Сиятельства помогать ближнему; я должен, однако же, по собственной вине, сомневаться, захотите Вы оказать эту помощь мне. Это, без сомнения, зависит от степени доверия, какую я могу заслужить в мнении Вашем. Но чтобы убедить ВАС в совершенной чистоте моих желаний и намерений, я не имею другого способа, кроме моего честного слова. Захотите ли ВЫ удовольствоваться им? Поверите ли ВЫ, что честное слово свяжет меня так же крепко, как крепостные стены?
Князь! мне уже поздно возвращаться к деятельной жизни, если б я даже и желал того, силы мои сломлены; болезнь меня сокрушила, я желаю только умереть не в темнице. Поверьте, что никогда я не употреблю во зло ограниченной свободы, данной мне на честное слово; и не откажите в великодушном содействии Вашем, в счастливых последствиях коего для меня я никогда не подам ВАМ случая раскаиваться.
Михаил Бакунин
14 февраля 1857 г.».
Приложенное при письме к Долгорукову письмо к царю воспроизводится со всеми особенностями оригинала:
«Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь!
Многие милости, оказанные мне незабвенным и великодушным РОДИТЕЛЕМ ВАШИМ и ВАШИМ ВЕЛИЧЕСТВОМ, Вам угодно ныне довершить новой милостью, мною не заслуженною, но принимаемою с глубокою благодарностью: позволением писать к ВАМ. Но о чем может преступник писать к своему ГОСУДАРЮ, если не просить о милосердии? Итак, ГОСУДАРЬ, мне дозволено прибегнуть к ВАШЕМУ МИЛОСЕРДИЮ, дозволено надеяться. Пред
