называемое «осевое время» крупнейшие евразийские «миры» (латинский, православный, мусульманский, буддийский, дальневосточный) господствовали в рамках так называемого «средневекового» периода истории Евразии. Их взаимодействие было минимальным в период господства самодостаточных и максимально замкнутых (автаркизованных) «миров»[32], но, начиная с эпохи Великих географических открытий, когда инициируется формирование моноцентричной (европоцентричной) модели мировой экономической системы, отношения между цивилизациями носят все более интенсивный и конфликтный характер.
К середине II тыс. в Европе складывается непростая ситуация. По мере формирования национальных государств, в каждом из которых образуется мощная и оригинальная культура, начинает складываться полицентричная культурная модель, в чем-то подобная модели мусульманской цивилизации. Если учесть, что идет военно-идеологическое укрепление соседних цивилизаций (мусульманской и православной), то идеологическая дезинтеграция могла существенно ослабить цивилизацию. Этого не произошло, так как на смену религиозной базе приходит набор светских социальных и политических идей, опиравшихся уже не на «промысел Божий», а на идеологию научно-технического прогресса. Уже на первых порах это дает Европе превосходство в военном деле и промышленном производстве. Идущие одновременно военная, промышленная и идеологическая революции за полтора столетия (к середине XVII в.) преобразили Европу и позволили ей начать активную экономическую экспансию в различные районы земного шара. Западу помогла и «военная революция». Запад к XVII в. (после Реформации и Возрождения) пошел по пути либерализма: на первом плане идеи свободы и толерантности, происходит переход с эволюционного пути на инновационный (культивирование таких интенсивных факторов, как наука и техника), формирование гражданского общества, безусловно, господствует частная собственность, труд считается главной ценностью, а не простой бытовой нормой. В результате происходит мощный научно-технологический рывок и формирование либеральной демократии. Практически вся история Запада – серия мощных мозговых штурмов (адаптация иудейско-христианских идей, выстраивание на протяжении средних веков непротиворечивого комплекса романского и германского «начал», т. е. культурных конструктов, Возрождение, Реформация, Просвещение как механизмы выстраивания нового синтеза и его шлифовки). С XVIII в. незападный мир начинает зависеть от Запада, а не наоборот.
Фактически медленно, как всегда бывает в истории, шел процесс складывания нового глобального порядка, на первой стадии которого мы все еще находимся. Для этой стадии характерны многократные попытки установления гегемонистской модели мирового господства. Уже в XIV в. войны между королями сменились войнами между народами (выражение Р. Р. Палмера). Сначала они осуществлялись в рамках европейско-христианского мира (наполеоновские войны), но в прошедшие столетия наметились и желания распространить собственные модели развития на всю планету (гитлеровский рейх, советская марксистская модель, западная демократия).
Судьба Библии претерпела сложную и неоднозначную судьбу в период от XVI до XVIII вв., т. е. от Возрождения и Реформации до Просвещения. Сразу следует отметить, что каждое из этих понятий имеет свою длительную историю, и «современное» звучание они получили в эпоху Просвещения, которая заложила мощный фундамент для терминологии нововременного общества. Но общее у этих понятий и то, что они, как и обозначаемые ими эпохи, на самом деле тесно связаны друг с другом. В определенном смысле, они «враждебны» друг другу, и это не случайно. Связь эта амбивалентная. И речь не только о своеобразном антагонизме Возрождения и Реформации. В Просвещении во многом идет отказ от идей гуманистов, а просветители не любят и гуманистов и реформаторов. Гуманистическая трихотомия (деление истории на древность, средние века и новое время), особенно в интерпретации Христофора Целлариуса (Келлера, 1688 г.), концом средних веков считала Реформацию. Просвещение же устами Вольтера объявило Средневековье чистым порождением религии или глупости (синоним религии), ибо религия есть не более чем изобретение «первого мошенника, встретившего первого дурака», а богословские споры всего лишь нелепые столкновения «папистов, которые едят бога вместо хлеба, лютеран, съедающих бога вместе с хлебом, и кальвинистов, которые кушают хлеб, но совсем не кушают бога». «Противостояние» обусловлено тем, что эти три феномена вместе составляют особую эпоху, но находятся как бы на разных ее полюсах.
Это одна из так называемых «переходных эпох», которые Т. Н. Грановский называл «печальными», полными «трагической красоты». Большинство исследователей отмечают значение этих эпох в наличии и борьбе нисходящей и восходящей тенденций. Эта позиция в понимании «решающих исторических этапов» сформировалась еще на заре христианской цивилизации и была закреплена гуманистической культурой Италии XIV–XVI вв. Именно итальянские гуманисты с культурологической точки зрения увидели и обосновали качественное отличие двух культурных потоков. В рамках нововременной исторической и культурологической мысли, особенно марксистской, этот подход был обоснован и со стороны экономики, политики, социальной сферы.
Границами этой переходной эпохи и являются тандем Возрождение / Реформация (нижняя граница) и Просвещение (верхняя граница). «Открывающий» и «закрывающий» этапы антагонистичны по своим методам и целям. В XIX–XX вв. горячо спорили о том, с чего именно начинается «правильная» нововременная культура – с Возрождения или Реформации. Ранке, Готхейнс, Бурдах и ряд протестантских ученых, подчеркивая неразрывную связь Реформации и Возрождения, заявляли, что новая история Европы начинается Реформацией. Трельч, Э. Гарен стояли на прямо противоположных позициях. Наиболее ярко противоположную точку зрения выразил Б. Кроче, ставивший Возрождение выше Реформации по культуре языка, мышления, искусства. «Возрождение» и «Реформация» в данном случае выступают, прежде всего, как культуры «снятия» прежней модели «культуры», тогда как новая культурная парадигма будет окончательно оформлена в рамках «Просвещения». Это характерно вообще для переходных эпох. Гегель настаивал на диалектическом отрицании в развитии человечества и даже предложил соответствующий термин – «снятие» (Aufhebung). «Снятие» есть уничтожение старого, но сохранение и обязательное использование всего «жизнеспособного» на новой стадии развития. Цикличность, по Гегелю, «идущее вспять обоснование начала и идущее вперед дальнейшее его определение». По словам М. Вебера, происходит, «расколдование» (Entzauberung), иначе говоря, рациональное переосмысление сложившейся иррациональной культуры, но в итоге «всегда приспособление к себе» (Ж. Деррида). Цивилизация «в себе» станет цивилизацией «для себя». Так, И. Христос фактически обвиняет прежнюю культуру в бездуховности, когда требует «искать духа» («Блаженны нищие духом», т. е. ищущие духа). Для Тертуллиана (III в.) «душа, не приобщенная к культуре, есть христианка». Он – носитель «абсурдной» (лат. ad absurdum – «исходящее от глухого») культуры, которая не «слышит» «разумное». Для Ж.-Ж. Руссо девиз «Назад к природе!» означал, что прежняя культура извращает человека. Коммунисты требовали разрушить прежний «мир насилия».
Именно это обстоятельство и повлияло отчасти на существование непонимания того, что такое Возрождение (формула Ипполита Тэна: «Мы не способны полностью оценить гений Возрождения»). Л. М. Баткин даже назвал проблему Возрождения «одной из самых драматических проблем исторического сознания XX в.».
В условиях всестороннего кризиса, обусловленного переходом западной цивилизации на новую стадию развития, перед обществом стояла задача, не отказываясь от базовых идей, устранить ту общественно-культурную модель, которая не соответствовала новым реалиям. Как
