В знак согласия Кэтрин испустила блаженный вздох. Какое счастье – всем телом ощущать его длинное, поджарое, крепкое тело! Оно принадлежало ему целиком и полностью. И как это чудесно – держать друг друга в объятиях и признаваться в любви вместо того, чтобы ссориться и кричать. Наконец-то! И все же…
– Но, Бэрк, послушай…
– Никаких «но». Я наслаждаюсь покоем. Впервые за долгое время.
– Да, но я хотела спросить…
Он притворно застонал:
– Ну что еще?
– Как ты можешь жениться на женщине, у которой было так много любовников?
Если бы Бэрк в эту минуту заглянул ей в глаза, он заметил бы в них озорной огонек. Вместо этого он замер, уставившись невидящим взглядом на чистую, словно ножом отрезанную линию горизонта, темно-синюю на фоне желтого неба.
– Когда мы поженимся, Кэт, – ответил он тихо, но твердо, – мы принесем друг другу клятву любви и верности. И с этой минуты будем принадлежать только друг другу. Все, что мы делали в прошлом, перестанет существовать.
Наконец-то слезы выплеснулись и заструились по ее лицу:
– О, Бэрк! Дорогой мой, единственный…
Кэтрин казалось, что она ничего не весит, что сейчас оторвется от земли и улетит, подхваченная беспредельным счастьем.
– А как же насчет «Единорога»? – всхлипывая, продолжала она с необъяснимым упрямством, словно какой-то бес понукал ее, вынуждая говорить о себе самые ужасные вещи. – Как ты можешь…
– Ты никогда там не работала, – ответил Бэрк, только в эту минуту до конца осознав, что так оно и есть.
Она испустила дрожащий вздох, не зная, смеяться ей или плакать:
– Нет, не работала. Разумеется, нет.
Она вскинула голову:
– А ты знаешь, что я умею читать по-гречески?
Бэрк покачал головой, улыбаясь со сдержанным удивлением.
– Нет, но я рад это слышать. Я бы не мог жениться на женщине, не умеющей читать по-гречески.
– И по-латыни тоже. Мой отец был замечательным человеком, выдающимся ученым. Я хочу рассказать тебе о нем.
– Я очень хочу о нем услышать, Кэт. Ах, милая, я столько всего хочу тебе дать, но у меня ничего нет, – внезапно с горечью воскликнул он, обнимая ее. – Так что подумай хорошенько, прежде чем за меня выходить, потому что мы не сможем…
– О, у меня куча денег! Я собиралась все отдать тебе, а потом уехать куда-нибудь. Но так даже гораздо лучше.
Бэрк пристально взглянул на нее, словно решив, что она шутит. По виду было не похоже.
– Сдается мне, что нам предстоит долгий разговор, – заметил он.
– Но только, надеюсь, не сейчас. Тебе не кажется, что мы и так уже слишком долго разговариваем?
Он поцеловал палец, который она прижала к его губам.
– А когда нам ждать возвращения братьев Дерн?
– Еще не скоро. О, Бэрк, я так счастлива! Поцелуй меня, я больше не могу ждать.
Он повиновался. Полушутливый, преувеличенно страстный поцелуй наполнился искренней нежностью по мере того, как опадали последние звенья старой брони, так долго отделявшей его сердце от самых заветных чаяний и чувств.
– Я так люблю тебя, – прошептал Бэрк, нежно и в то же время беспокойно прижимая ее к себе. – Пойдем со мной, Кэт, милая, дорогая моя, давай спустимся в каюту, я хочу ощутить тебя рядом на этой узкой койке и показать тебе, как сильна моя любовь.
У Кэтрин подогнулись колени:
– А как насчет твоего бедного тела? Я не хочу причинять тебе боль, Бэрк, и мы не можем…
Его веселый смех заставил ее замолчать.
– Ох, Кэт, что за старомодные рассуждения! – Он поцеловал ее еще раз. – К тому же женщина с твоим громадным опытом, безусловно, найдет способ все сделать так, чтобы я не пострадал. Ты ведь знаешь немыслимое множество поз, не так ли?
Конечно, он ее просто поддразнивал, но она хотела быть твердо уверенной:
– Ты же знаешь, что это неправда, верно? Что мой опыт совсем не велик?
Бэрк заговорил серьезно:
– Конечно, знаю, хотя было время, когда я попрекал тебя, уверяя, что ты переспала с половиной английской армии. Теперь мне наплевать, даже если бы это оказалось правдой.
И в самом деле, что за женщина его обнимает? – спросил Бэрк самого себя. Ведь он о ней ровным счетом ничего не знает, и самое удивительное, что ему совершенно все равно. Он любит ее и никогда больше от себя не отпустит. Что еще нужно для счастья?
– Мне почему-то с трудом в это верится, – проговорила между тем Кэтрин, сияя ослепительной улыбкой, – хотя с твоей стороны, конечно, очень мило так думать.
Они в обнимку двинулись по направлению к трапу, ведущему в каюту.
– А если бы я сказала, что ты был моим первым и единственным любовником, как бы ты к этому отнесся? – спросила она, улыбаясь и положив голову ему на плечо.
Бэрку она казалась прекрасной, как никогда. В последних лучах заходящего солнца ее волосы полыхали огнем, а персиковая кожа налилась золотисто-розовым румянцем.
– Я бы сказал, что за таким поразительным утверждением кроется некая долгая и захватывающая история. В один прекрасный день я с удовольствием ее выслушаю.
– В один прекрасный день?
– Угу. Думаю, в конце концов нам все-таки придется подняться, чтобы глотнуть свежего воздуха. Где-нибудь ближе к четвергу.
День стоял воскресный.
– Боже, – прошептала Кэтрин, дрожа от сладостного предвкушения.
Крошечная каюта показалась обоим роскошными палатами. Вскоре им должна была понадобиться лампа, но пока тесное помещение заливал кроткий вечерний свет. Они целовались, упиваясь вновь обретенной нежностью, шепча друг другу чистые, безыскусные, правдивые слова любви.
– Как ты думаешь, когда мы поженимся, – прошептал Бэрк, не отрывая губ от ее шеи, – ты сможешь назвать меня по имени? Меня зовут Джеймс, на случай если ты забыла.
– А тебе этого хочется? Наверное, смогу. Но только при одном условии.
– Какая у тебя сладкая кожа, Кэт, – рассеянно пробормотал Бэрк, – так бы и съел. Что? – переспросил он, подняв голову, когда до него дошло. – Какое еще условие?
Какое? Теперь, когда он потихоньку стягивал платье с ее плеча, преследуя отодвигающуюся ткань страстными поцелуями по всему завоеванному пространству, ей стало трудно сосредоточиться на том, что она хотела сказать.
– У-условие такое: ты должен узнать, как меня зовут.
Подобные тонкости показались ему чересчур сложными для осмысления. Впрочем, это не имело значения. Бэрк потянул платье и спустил его еще ниже, обнажив одну безупречную грудь, едва прикрытую кружевом сорочки.
– Я знаю, как тебя зовут, – проговорил он охрипшим от волнения голосом, глядя ей в лицо, пока его руки ласкали ее сквозь тонкий шелк.
