Император Девяти домов посмотрел на него:
– Августин, если бы прежний ты… тот, кем ты был до смерти и Воскрешения, услышал бы тебя сейчас, он бы разорвал тебе глотку.
– Спасибо за подтверждение, – ответил Августин и замолк.
Заговорила Мерси:
– Джон… – Голос ее дрожал, в нем звучала мольба. Металл из него ушел, сменившись бесстыдной нежностью. – Джон, ты неправ.
– Мне ли этого не знать, – сказал император и обратил обжигающий взгляд на ее лицо.
– Я прощу тебя, – сказала Мерсиморн и трижды быстро сглотнула. Августин недоуменно на нее посмотрел. – Об одном прошу… последний шанс. Если ты сделаешь это ради меня… заставишь меня себе поверить… я все прощу. Сотри мне память, если хочешь. Идиотская девчонка Харрохак с этим справилась. Я выясню, как ты сможешь сделать то же самое со мной. Я позволю тебе вырвать мне мозг, если захочешь. Но я прощу тебя, если ты сделаешь для меня одну вещь.
– Не делай этого, Мерси, – тускло сказал Августин.
– Ты никогда не любил его так, как я, – ответила она, не отрывая взгляда от Джона. – Самое время. Никем не любимая Мерсиморн, злая Мерсиморн наконец-то сможет показать, что достойна зваться милосердной. Каждый раз, когда ты говорил, что я не понимаю человеческое сердце, что не умею чувствовать, что только я способна поклоняться без любви. Смотри, Августин. Я – вторая святая на службе Царя Неумирающего. Я преподам тебе урок прощения.
– Ты даже не знаешь, что значит это слово, – заметил Августин.
Бог наблюдал за этим разговором. Потом он встал, потер висок, по-прежнему смотря на Мерсиморн. Ее глаза словно бы покрылись мягкой кровавой пылью, мягкой, буроватой, сероватой, красноватой.
– Мерси, – отрывисто сказал он, – скажи мне, чего ты хочешь, и я это сделаю. Я все сделаю. Я отправлюсь на край вселенной, если ты скажешь мне, что существуют такие страдания, тяготы и уроки, которые позволят тебе простить меня по-настоящему. Просто скажи.
Слезы текли из кровавых грозовых глаз. Августин посмотрел на нее, а потом вдруг прижался спиной к стене и соскользнул на пол. Поза абсолютного поражения.
– Посмотри на меня и скажи, что ты любил Кристабель, – резко сказала она. – Смотри в глаза и скажи, что ты не хотел причинить ей вред.
Бог взял ее руки в свои.
– Я любил Кристабель.
– Скажи, что ты никогда не хотел причинить ей никакого вреда.
– Я любил Кристабель. Я никогда не хотел причинить ей никакого вреда. Прости меня, Мерси… Прости.
Она рыдала, не скрывалась, она спрятала лицо у него на груди и съежилась, как будто ее ударили камнем в спину. Он обнял ее и сказал:
– Прости. Я любил вас всех, я восхищался вами всеми, я думал, что поступаю правильно.
– Скажи, что ты жалеешь о собственной лжи, сволочь. – Она стала воплощением страдания.
– Я солгал вам. Они мертвы из-за меня, я позволил им умереть, потому что думал, что так будет проще. И я жалею об этом вот уже почти десять тысяч лет. Я так тебя люблю, Мерси. Я буду любить вас троих до конца времен, пока от меня не останутся одни лишь атомы, атомы и бога, и человека, который любил вас.
– Я прощаю тебя, господи, – прошептала она.
И скользнула в него руками.
Император Девяти домов распадался слой за слоем. Это произошло мгновенно, но одновременно невероятно медленно, невыносимо медленно, так что мы с тобой успели увидеть все. Он разлетелся в стороны. Тело бога превратилось в отдельные божественные частицы. Я почувствовала короткую вспышку его забивающей носовые пазухи магии, когда Мерсиморн каким-то образом отключила все его провода разом. Как будто он вдруг превратился в девять миллионов магнитных частиц, отталкивающихся друг от друга. Бог-некромант в человеческом теле взорвался – ведь это было всего лишь человеческое тело.
Он распался на части, и эти части устремились в разные стороны, и комнату затянул красный туман. Туман осыпался прахом, а прах обратился в ничто. Мерсиморн стояла, мокрая от пота и чего-то еще, но совершенно чистая.
Она обернулась к Августину. Она больше не плакала.
– Совершилось, – сказала она.
Кстати, я снова осталась сиротой. Но твой мозг не позволил мне об этом задумываться.
52
Святой терпения встал и подошел к ней. Она сгребла его за рубашку.
– Это должна была быть я, – сказала она со странным неземным спокойствием, – я не хотела, чтобы это был ты. Я не хотела, чтобы это все-таки был ты, Августин… это мой грех.
– У нас есть несколько часов, – неуверенно сказал он, – если мы немедленно проскочим через Реку…
– То увидим, как гибнет наш народ, собственными глазами. Мертвые планеты уже могли сойти с орбиты. Мы не знаем. Мы не знаем, сколько времени нужно, чтобы отменить Воскрешение. Миллионы людей… миллионы наших людей. Нет, я должна была это совершить. Я не очень хорошая, Августин, и уж точно не добрая.
Впервые за все время подала голос Ианта. Прошелестела еле слышно:
– Что ты сделала, старшая сестра?
– Убила Доминика, – ответила Мерсиморн. – Убила Вторую, Третью, Четвертую, Пятую, Шестую, Седьмую, Восьмую, Девятую и Первую, хотя кому до нее какое дело? Он мертв. Его больше нет. То, что он удерживал, должно исчезнуть. Солнце должно было погаснуть сразу, и серые библиотекари первыми узнают об этом. Потом Седьмые, потом Родос. Все системы, которые создал Джон, погибнут. Все Дома слышат сейчас предсмертный стон своих систем жизнеобеспечения.
– Нам нужно спасти их, – кое-как выговорила я, – немедленно.
– Это невозможно, – Мерси была спокойна, как смерть.
Ианта – кто бы мог подумать – сказала:
– Как ты можешь так говорить? Ты даже не попробуешь?
– Доминик взорвется через несколько минут, курочка, – сказал другой ликтор. Он тоже был спокоен, как умирающий. Я один раз в жизни видела такое спокойствие, и не на лице живого. Так спокойна была мертвая девушка, которую изрезали в постели, в которой я велела ей лежать. – Он превратится в черную дыру, которая затянет в себя всю систему. Девять домов мертвы.
– Девять домов исчезли, – эхом отозвалась Мерсиморн, – все кончено. Мы всегда планировали массовую эвакуацию, но у меня был шанс, и я им воспользовалась. Я им воспользовалась, Августин. А теперь я умру и войду в Реку.
– Нет, – сказал Августин.
– Августин, ты обещал мне, что, сделав это, мы немедленно бросимся в ближайшую звезду.
– Да, когда это было фантазией, – ответил он. Как будто в комнате никого не было. Святой долга, державший в руке пылающий уголек, походил скорее на статую, чем на человека, Ианта смотрела куда-то в пространство и казалась совсем ребенком, несмотря на свой рост, крошечным и растерянным. Я и думать не хочу, как я выглядела.
