– Когда ты плакала в последний раз?
Я отстранилась от него и отвернулась, пряча лицо.
– Понятия не имею. – Буря моих чувств быстро улеглась. Я не могла позволить себе слабость. – Я не плачу ни по себе, ни по Неду. Но когда останусь одна, обязательно поплачу по Филиппе.
– Ты не должна все время контролировать свои эмоции.
– Но иногда так лучше. Чего стоят мои слезы, что в них толку? Слезами Неда не вылечишь. Честно говоря, я думаю, что ему уже ничто не поможет. Мне кажется, там все хуже, чем просто постоянное расстройство желудка. – Я снова повернулась к нему, хоть и понимала, что после слез выгляжу не лучшим образом. – Джон, ты веришь в предсказания?
– Не больше, чем любой другой. А что?
Я рассказала ему о мрачном пророчестве, связанном с приездом в Ангулем трех королей. И о том, что наш Ричард будет править Англией после своего деда.
– Три короля, двое из которых уже не претендуют на свой трон, а третий – уже умер, – пренебрежительно фыркнул Джон. – Стыдись, Джоанна, что вообще слушаешь такую ерунду.
Он был столь же скептичен, как и я. И все же я не могла так просто отмахнуться от одолевавших меня страхов. Да и у кого хватит отваги огульно отрицать силу пророчеств? В душе моей я боялась делать это, какими бы циничными фразами не отрицала это вслух.
Я не собиралась распространяться насчет предостережений сэра Бартоломью Бургхерша, ссылавшегося на авторитет Мерлина, о том, что корона Англии перейдет к династии Ланкастеров. Может быть, когда-нибудь потом, но сейчас отрицательных эмоций было и так слишком много, чтобы я могла рискнуть еще больше расстроить его. Да, возможно, для нас было бы лучше, если бы Джон стал королем Кастилии, вместо того чтобы оставаться потенциальным претендентом на верховную власть в Англии. Считая Джона своим другом, я вовсе не закрывала глаза на его тщеславные амбиции.
Джон взял меня за руку и отвел вниз, в залитый солнцем внутренний двор.
– Мы позаботимся о нем. Мы вернем ему здоровье. – Он одобрительно улыбнулся мне – человек, познавший счастливейший из браков, прежде чем в прошлом году потерял свою горячо любимую жену Бланш. – Кажется, ты в конце концов все-таки смогла полюбить моего брата.
– Думаю, что я в конце концов все-таки смогла полюбить хоть кого-то, кроме себя самой.
– Не нужно корить себя, Джоанна. Мы с тобой происходим из семьи, которая славится своей гордостью.
– Я знаю. А сейчас нам предстоит растоптать гордость Неда, если мы силой заставим его принять вашу помощь!
Мы были готовы позаботиться о Неде, если бы он это нам позволил. Но он на это не пошел – вполне в своем неподражаемом стиле.
– Я еще не умер.
– Да, не умер. Но можешь умереть, если не побережешь свои силы. Ты пока еще не настолько окреп, чтобы на поле брани вести за собой войско, – сказала я. Я перестала его успокаивать и утешать, хотя сердце у меня разрывалось. – Выпей это!
Лекарство, приготовленное из амаранта, который еще называют «пером принца», казалось как нельзя более уместным в этой ситуации. Высушенное, растертое в порошок и добавленное в вино, это растение, с божьей помощью, поможет ему и снизит изнуряющее действие кровавого поноса. Не задавая никаких вопросов, Нед выпил содержимое и вернул мне кубок с таким сердитым видом, будто я пыталась отравить его каким-то ядом.
– Мне что, так и оставаться в постели, позволив этому проклятому епископу нарушать данную мне присягу?
Рядом с ним в одном из удобных кресел неподвижно сидел Джон, прикрывая ладонью губы. Я стояла возле кровати, оценивая силы лежавшего на ней мужа. Мы были не в состоянии утаивать от Неда последние новости, а он, конечно, не мог закрывать глаза на подобный ход событий. Французская армия проникла в район Лиможа, а местный епископ, думая спасти свою церковную шкуру, тут же перекинулся на сторону врага. Нед пришел в ярость от этого, и совершенно обоснованно.
– Я сделал этого епископа крестным отцом своего старшего сына! Ему мало такой чести? Могу ли я смириться с такой изменой?! Нет, я заставлю это княжество покориться моей воле, даже если умру, пытаясь добиться этого.
Я не смела поднять глаза на Джона и молила Господа, чтобы и тот не смотрел на меня.
Войдя в эту же комнату на следующее утро, я обнаружила, что Нед, вопреки всем рекомендациям и при неохотном, но заботливом содействии Джона, встал с кровати и занимается тем, что надевает свои доспехи. По-видимому, я не особенно удивилась этой картине, но у меня все равно от страха перехватило дыхание.
– Ты не сделаешь этого, – на удивление спокойным голосом сказала я.
– Я должен. – Он не смотрел на меня, потому что в этот момент с помощью Джона, действовавшего в данном случае в качестве сквайра, – что, видимо, уже много раз делал для брата и раньше, – пристегивал на место очередной фрагмент доспехов.
– Ты что, не мог его остановить? – Когда я обращалась к Джону, мое спокойствие, похоже, уже частично оставило меня.
– Нет.
Я вышла, просто не могла наблюдать за той решимостью, с которой они оба снова готовились уйти на войну. А чего я, собственно, ожидала? Это было проявлением той же самой гордости, которая присутствовала и в моей крови. Они оба были принцами из рода Плантагенетов, и ни одному епископу не будет позволено нарушать данную им присягу.
Но когда Нед занял свое место во главе их с Джоном объединенного войска, я оказалась рядом.
– Береги себя, – сказала я.
– Обязательно. А ты береги моих сыновей.
– Ты же знаешь, что я это сделаю.
Он наклонился, чтобы коснуться моей руки. Во взгляде его я не увидела извиняющегося выражения; наоборот, он был намного тверже и увереннее, чем в последнее время.
– Господь осенит тебя своим благословением и дарует победу.
Так Нед выехал из Бордо впервые за последние два года, и когда он, молодцевато красуясь в своих доспехах, гарцевал на одном из своих боевых коней, казалось, что к нему вернулись былые силы.
– Я еще поскачу в бой.
Однако я знала, что в обозе вместе с ними в поход отправляется и его паланкин.
Дай Бог, чтобы Джону удалось поддержать Неда физически и духовно, а также умерить амбиции Неда, которые могут довести того до изнеможения еще до конца кампании. Я буду неустанно молиться, чтобы Нед вернулся ко мне домой. Если я его потеряю, мне этого не вынести.
* * *
Меня обо всем предупредили.
Но даже после этого я все равно остановилась у открытой двери, боясь зайти в комнату. В ее полумраке было трудно рассмотреть что-то, кроме белоснежного белья на маленькой кроватке, потому что окна были завешены, чтобы создать в этом пристанище боли и трагедии видимость умиротворенного покоя и достоинства. Было очень тихо, вся прислуга неохотно вышла, оставив меня одну; ничего не понимающего Ричарда для его безопасности отослали в другое крыло дворца.
