— Где-где… в брильянтах? — ловится на «удочку» старшина. — Которая? Ах, ты ж…
Дальше происходит обычная армейская перебранка локального масштаба, правда одними губами, высокой публике совсем и неинтересная. Это мы и пропустим.
Подошли они, эти «тихушники» к Смирнову и по-военному, без вступлений предложили:
— Может это, Санька, от имени Верховного главнокомандующего, опять, позвоним командиру полка, скажем, что нас это… приглашают с военной музыкой в маленькое европейское турне… не надолго. Как думаешь, пройдёт? — предложил Кобзев.
— Деньжат бы ещё подзаработать, Сань, коль масть идет. Понимаешь? — усилил обстоятельства Трушкин. — Видишь же, как легко здесь можно срезать: час, и сотня тыщь баксов в кармане. Это ж…
— Евро, — поправил Смирнов.
— Чего? А да, в Евро. Тем более! Ё-моё! Скажи кому, не поверят. А?
Александр только рот от удивления открыл: ну, орлы, ну, красавцы!.. Нет, не потому, что предложение удивило. Это само собой. Другое. К ним, в окружении охраны подходил сам московский мэр, с сотовым телефоном в вытянутой руке, как колобок с эстафетной палочкой. Ребята их не видели, команда заходила с тыла, профессионально, по-македонски, клином.
Кобзев не успел и переспросить, что это ты, мол, Санька рот так широко раскрыл, как охрана мэра бесцеремонно задвинула его куда-то далеко от себя в сторону, на периферию, на правый фланг. И других туда же. Оп-ля!..
— Здравствуйте, дорогой наш товарищ лауреат. Тут вас к телефону… — почти пропел товарищ мэр, протягивая телефон.
— Меня? — Санька вытаращил от удивления глаза.
— Вас-вас. Президент России с вами сейчас говорить будет! — по-свойски, хитро подмигнул Смирнову, давай, мол, парень, не тушуйся, держи «мыльницу».
«Ух, ты, президент, лёгок на помине»… — тревожно мелькнула первая мысль у нашего музыканта. — «Ага, сейчас, — язвительно выскочила другая, ехидная, — будет он тебе звонить, держи карман шире. Это очередная армейская хохма, дурак. Конечно, скорее всего она — хохма», — мысленно согласился Санька, и понимающе скептически хмыкнул: ну, орлы, ну, хохмачи! Принял в руку еще теплую «мыльницу». Конечно шутка, шутка, что же ещё… На всякий случай метнул быстрый взгляд на Тимофеева, чего это он опять балуется. Но… странно, сейчас это был точно не Тимоха. Тот со счастливым, умильным лицом влюбленного, внимательно слушал свою разлюбезную красавицу Гэйлл.
— Да-да! — вслушиваясь, осторожно ответил в трубку. Прозвучало совсем не по Уставу. Быстро сообразил и исправился. — Старший сержант Смирнов, слушаю.
— Здравствуйте, товарищ старший сержант! — послышалось тихое в трубке. Голос был очень похож на президентский. Да и мэр со всей своей свитой были вот они, перед ним, абсолютно реальными, не виртуальными. Не до шуток. Значит, в трубке был он, Президент. — Поздравляю вас с победой в очень важном для нашей страны конкурсе. — Продолжал президентский голос. — Это не просто победа в музыкальном конкурсе, это очень важная политическая победа для всей нашей страны, знаковая для нашего отечества. Нам очень понравился ваш военный оркестр, ваши товарищи… Достойно, мне докладывают, представляете нашу страну вне её пределов. Спасибо, товарищ Смирнов… эээ, товарищ старший сержант. Передайте мой привет вашим товарищам и вашему дирижеру…эээ, генералу Запорожец.
— Он у нас подполковник, товарищ… пр…
— Я знаю, был, — перебил голос. — А сегодня, по представлении министра обороны, я подписал приказ о присвоении ему внеочередного звания «генерал». Поздравьте его от моего имени… Хотя, ему это передадут…
— Есть передать! Служу Российской Федерации.
— Правильно. Кому ж ещё… — одобряюще, произнес Президент, и его телефон отключился.
— ?!
Санька застыл с «мыльницей» в руке, как стрелочник с желтым флажком у железнодорожного переезда.
— Ну вот, товарищ солдат, я говорил же, что президент будет говорить, а ты не поверил. — Забирая телефон, с улыбкой заметил московский мэр. И видя, что Смирнов всё ещё в лёгком столбняке, дружески хлопнул его по плечу. — Вольно, солдат. Отомри. — И громко рассмеялся своей шутке, вместе с весело поддержавшей его командой. — А вообще, молодец! Гордимся тобой! Такой фурор своей кантатой навёл, долго нас помнить будут. Молодец композитор. Главное, наш, москвич! Это дорогого стоит! Не ожидали. Так держать… Ежели что — обращайся. Кстати, и наш марш, про московские колокола, я скажу, тоже хорош. Лучший. Мировой марш потому что. Правильно, нет? — обернулся к своим.
— Да-да, — послышались из свиты одобряющие голоса… — «Лучший». «Москва потому что»…
— Вот именно, — согласился мэр, и пропел. — Звенят коло-кола-а-а… — бодренько развернулся в обратную сторону, взмахнул сжатым кулаком, команда за ним дружно подхватила. — Мо-сква…
В унисон напевая, команда мэра, почти одинаковые в своих физических объемах и празднично-торжественной одежде, как одинаковые бочата в домашней игре «лото», направились в сторону российской фольклорной группы из Вологды. Те, уже весело приплясывая, размахивая в такт руками в развивающихся ярких, разноцветных рубахах, платьях, вытанцовывали на авансцену:
Ох, ты Полюшка-Параня, ты за что любишь Ивана Ты за что любишь Ивана… да Ивана-молодца… Тоже «наши»… Красивые, молодые… Отличные ребята… Певуны и танцоры. Земляки.
А в гостиничном номере Александра Смирнова ждал приятный сюрприз — большая корзина снежно-белых душистых цветов, с желтыми, яркими кружочками в их серединках. Ромашки!.. Ух, ты! Это же наши русские полевые цветы, ромашки!
— Ого! — обходя душистый сноп, воскликнул Кобзев. — Как много. А запах какой вкусный, на весь город… Ум-м-м! Слышите?
— Нормально, трали-вали! От кого это? — приглядываясь к подарку, спросил Генка Мальцев. — Опять Саньке, да? «Нашему национальному достоянию»? Мне нравится! Нормально! Приходишь с работы, а тебе раз — цветы! Всегда бы так!
— Тут записка какая-то, — сообщил Трубников, выуживая из букета конверт.
— Да? Ну-ка, ну-ка, что там? Читай, — потребовал Чепиков. — Интересно.
— А, — развернув листок, торжественно прочитал Лёва, как первоклассник знакомую букву алфавита. — Точка, Смирнову, точка, с уважением, запятая, садовник. Садовник это подпись. — С удивлением подняв глаза, Трушкин спросил. — Какой такой садовник?
— Санька, от кого это?
— А я знаю? — чему-то улыбаясь, соврал Смирнов.
Соврал Санька. Да-да, соврал. Горько это сознавать, что уж говорить, но соврал. Пожалуй, так серьезно впервые в жизни. Не хорошо это, парень, ой, не красиво. Но так получилось. Само как-то. Где-то на подсознании сработал защитный рефлекс, не всем и не всегда открывать правду. Тем более в такой ситуации. Ребятам и не разъяснишь сразу… Образ Кэтрин всё заслонял. Кэтрин! Кэт! Катенька! Катюша… Эх…
