Дрожащими руками священник держал гостию[80]. Рауль остановился, снял шлем, преклонил колено и перекрестился.
У ступеней, ведущих к алтарю, в окружении служанок застыла Эльфрида. Все они со страхом смотрели на незнакомого рыцаря, а какая-то полная дама даже покровительственно обнимала Эльфриду обеими руками.
Рауль окликнул ее. Она же смотрела на него так, словно не узнавала, но, когда услышала его голос, сомнения девушки, похоже, рассеялись, чело прояснилось, и она неуверенно шагнула к нему, протягивая руки.
– О, ты пришел ко мне! – сказала Эльфрида. – Я так ждала тебя, Рауль!
Женщины с изумлением смотрели, как она идет к незнакомцу и глаза ее светятся любовью и лаской, но тучная дама, похоже, понимала нормандское наречие, потому что резко и укоризненно одернула девушку.
Рауль шагнул было навстречу Эльфриде, однако, едва он сжал ее руки в своих, как она отпрянула от него.
– О боже, твоя алая мантия! – прошептала она и закрыла лицо руками. – О, нет! Только не это!
Священник дрожащим голосом проговорил:
– Заклинаю тебе, нормандец, если ты почитаешь Господа нашего, уйди из этого святого места!
С таким же успехом, он мог бы и вообще не раскрывать рта, поскольку Рауль не обратил на него ни малейшего внимания. Он ласково проговорил:
– Что случилось, моя маленькая любовь? Ты же не думаешь, будто я пришел причинить тебе зло? Взгляни на меня, сердце мое, взгляни внимательней: я пришел за тобой, как и обещал.
Эльфрида попятилась от Рауля, не сводя широко раскрытых глаз с его рук.
– Ты не должен прикасаться ко мне. На твоих руках кровь. – Девушка указала на них дрожащим пальчиком. – Они до сих пор красные! – прошептала она. – Ты не можешь отмыть их. Я знаю. Я пробовала. О Боже милосердный!
Рауль, побледнев, развел руки в стороны, ладонями кверху, чтобы она могла видеть их.
– Посмотри еще раз, – сказал он. – На моих руках нет крови.
– Да, но я видела ее, – сказала девушка. – У тебя кровь, кровь, которую не смыть никакими слезами. О, только не прикасайся ко мне!
– На них нет никакой крови, – размеренно повторил он. – Мои руки чисты. В противном случае я бы не пришел к тебе.
Казалось, она всей душой хочет, но не может поверить ему.
– На тебе нет крови Эдгара? Это не его кровь, Рауль? – Она принялась заламывать руки. – Его привезли ко мне домой, закутанного в алую мантию. На груди брата зияли алые раны, а на лбу багровел шрам. А теперь я знаю, что то была твоя мантия.
Рауль стоял не шевелясь, глядя ей прямо в глаза.
– Это действительно была моя мантия, но, Богом клянусь, Эдгар принял смерть не от моей руки, – сказал он.
Дородная женщина попыталась втиснуться между ними.
– Если вы – тот самый Рауль де Харкорт, о котором я столько слышала от своего племянника, ответьте мне прямо и без уверток! Это вы отправили его тело к нам, закутанное в алую мантию?
– Да, я, – подтвердил Рауль.
– Но ты не убивал его, – сказала Эльфрида. Ее била крупная дрожь. – Нет, Рауль, нет! Ты не убивал Эдгара!
– Я уже сказал тебе. Я не убивал его, но он умер у меня на руках, и это я, завернув его в свою мантию, распорядился отвезти тело Эдгара обратно в дом, который он так любил. Я стал искать его среди павших после того, как битва закончилась, и нашел, когда он был еще жив. Эльфрида, между нами не было ни крови, ни ненависти. Клянусь в этом святым распятием. Мы говорили о прежних временах в Руане, вспоминали старые забавные шутки. Мне трудно рассказывать об этом. Но, умирая, он сказал: дружба способна выдержать любые испытания.
По щекам Эльфриды потекли слезы.
– Ты не убивал его. Нет, ты не мог этого сделать. Но он лежит между нами, и ты не можешь взять его. – Девушка выставила руки перед собой, не давая Раулю приблизиться. – Взгляни, что встало между нами! – сказала она. – Все кончено, Рауль, и та мечта, что мы делили вдвоем, разбилась вдребезги.
Он опустил глаза. Под простым могильным камнем покоился Эдгар. На несколько долгих мгновений Рауль замер, склонив голову, но потом все-таки заговорил снова:
– Ты ошибаешься. Эдгар не хотел бы стать преградой между нами. Когда он произнес твое имя в последний раз, то просил меня позаботиться о тебе.
Эльфрида покачала головой.
– Ты – мой враг, – сказала она. – Нормандцы убили всех, кто был мне дорог. Все кончено.
В голосе Рауля зазвучали жесткие нотки. Он сказал:
– Даже если бы я зарубил Эдгара собственными руками, я все равно взял бы тебя. Я пришел к тебе дорогой войны, потому что другого пути не было. – Рауль перешагнул через могилу и схватил девушку в объятия. – Неужели ты все забыла? – спросил он. – Неужели забыла, как обещала верить мне, даже если я вот так приду к тебе?
Она не сопротивлялась, но и поддаваться не желала. Мадам Гита разгневанно заявила:
– Вы забываетесь, шевалье. Вы ведете себя неподобающе, что недопустимо в таком месте. Моя племянница не хочет иметь с вами дела.
В ответ он лишь крепче прижал Эльфриду к себе, так что кольца его кольчуги впились ей в щеку.
– Ты готова сказать, что не желаешь меня видеть? О, сердце мое, я способен умереть, только бы избавить тебя от этой боли и скорби! Или ты действительно веришь, что я мог бы взять тебя так, как сказал только что? Тебе прекрасно известно, что нет!
– Вокруг нас одна лишь смерть, – приглушенным голосом ответила Эльфрида. – И ты смеешь говорить о любви?
– Да, смею. – Он крепко взял ее за руки и отстранил от себя, глядя на нее сверху вниз. Еще никогда она не видела такого строгого и сурового выражения в его глазах. – Ты – моя, Эльфрида, – сказал Рауль. – Я не отпущу тебя и не отдам никому.
Мадам Гита потянула его за рукав.
– Отпустите ее немедленно! – провозгласила она. – Или ты забыл, нормандский волк, что Эльфрида потеряла отца и брата? Разве может она сейчас думать о замужестве, бедняжка? Она намерена вверить себя Святой Церкви, шевалье, что сулит ей куда более надежное прибежище, чем ваши объятия!
Рауль отпустил Эльфриду; лицо его помрачнело.
– Скажи мне об этом сама, Эльфрида! – попросил он. – Ну, давай же, я хочу услышать эти слова из твоих собственных уст! Иначе я им не поверю.
Девушка посмотрела на тетку, потом перевела взгляд на священника.
– Я действительно так говорила, – пролепетала она. – Кругом так темно и страшно, и повсюду смерть… смерть! В монастыре я вновь обрету покой.
– А счастье? – осведомился он.
Она горько улыбнулась.
– Нет, это мне не грозит. Я потеряла надежду на счастье, зато могу обрести покой.
