Спасибо. Это вы все правильно пишете. Я даже прослезилась в одном месте.
В каком же?
Вы рассказываете про девочку, которая поначалу живо рисовала, а потом в угоду взрослым принялась лепить штампы. Я бы не отважилась говорить о своем педагогическом провале.
А почему это провал?
Вы вовремя ее не остановили, и девочка пошла по наклонной.
Я не стала с ней спорить.
Берта допила сладкую воду, встала и ушла.
Читая ее доклад, я представляла уверенную, может, несколько экзальтированную женщину. Возможно, она и была такой. Терезин деформирует. Людей на грани помешательства здесь можно встретить на каждом углу. Но не все приходят в гости.
«Женщина в шляпке, одинокая, идет по улице, куда она идет, кто она, что с ней?»
Такой урок я задаю девочкам после встречи с Бертой Фройнд.
«И нужно было думать, фантазировать. Ни одного законченного сюжета, только намеки. Вопрос о характере женщины, счастливая она или печальная, каждый решал для себя.
Фридл говорила тихо. Изредка предлагала темы. Это были ненормальные уроки – уроки свободных раздумий. Живое, живое, все должно быть живым! Сильное-слабое, приятное-неприятное, линии, цвет, ритм…
Она была уверена, что все могут рисовать, поэтому ее главной задачей было найти способ, как ввести детей в такое состояние, чтобы они рисовали. Моя мама Роза заведовала детским домом, они очень дружили с Фридл, много с ней говорили. Мы были полуголодными, больными и в таком состоянии рисовали. Иногда Фридл приходила с какой-то вещью или книгой… Чтобы руки нас слушались, мы делали высвобождающие упражнения, и только потом она давала задание, например, по какой-то картине, в конце урока мы рисовали свободно. “Ни о чем не думайте, просто рисуйте, это само по себе такое счастье”… И мы в тот момент действительно ощущали себя счастливыми».
Это голос Раи, дочери нашей старшей воспитательницы Розы Энглендеровой. Рая с родителями прожила в Палестине пять лет. Зачем же они вернулись?! Там невозможно жить: жара и полное бескультурье. Разве что сумасшедшие сионисты верят в то, что в скором времени там возникнет нормальное еврейское государство.
Сионистов Роза не жалует. У них если не еврей, то не человек. Они не думают о том, каково приходится детям рейха, у которых на войне погибли отцы. С Редлихом она на ножах. Он пытался уволить Розу и вместе с ней всех воспитательниц с коммунистическим мировоззрением. А таких у нас большинство. Где ему найти замену тем, кто работает круглосуточно и встает к больным детям по пять раз за ночь?
Редлих нашел другое решение. Уволил Вальтера Фрейда, которому все, кроме кукольного театра, до лампочки, и поставил на его место сиониста Вилли Гроага.
Вилли удалось покорить всех, даже Розу. Она простила ему сионизм, а он ей – коммунизм. – «Между прочим, в Палестине существует компартия, так что после войны все желающие смогут в нее вступить». Обаятельная улыбка, рука, положенная на плечо…
Однако есть пункты, в которых Вилли неумолим. Он не позволяет молодым людям заходить в комнаты к девочкам. Фрейд на это смотрел сквозь пальцы, и у нас произошла неприятная история. Забеременела девушка, врач обязан был оповестить об этом начальство, и девушку отправили в Польшу.
22.
Судьба стулаНеподалеку от нашего детского дома одноколейка, сюда приходят эшелоны из Протектората и рейха, отсюда же они уходят в Польшу. С другой стороны, Терезин – город маленький, он только из-за казарм кажется огромным, так что одноколейка всегда вблизи, где бы ты ни жил.
«Недавно мы пережили жутко тревожные дни. Несколько суток пребывали в панике, а последние две ночи вообще не ложились. От нас ушел Миша Краус… Все это выбило нас из колеи, но теперь все позади, и мы должны работать с удвоенной силой. Пора понять это и взяться за дело».
Тем же транспортом уехала мама Ирена. Кто-то из девочек нес ее чемодан. Нам, тем, кто пока еще здесь остается, запретили приближаться к зоне отправки.
Анни, Анни… Унесенная диким потоком, я все еще могу высунуть голову из воды и выкрикнуть имя. Но ты его не услышишь. Отсюда нас не слышит никто.
Иван Полак принес мне прочесть последний выпуск журнала «Камарад». «В память о друзьях, ушедших декабрьским транспортом». После отъезда Миши он ко мне часто наведывается. Сядет и молчит. Как Хелена. Кстати, и его мальчишки подтравливают.
В журнал он вложил рассказ и записку: «Дорогая госпожа Брандейсова, как вы считате, стоит ли публиковать это произведение?» Большая честь – главный редактор «Камарада» обращается ко мне за советом! Иван серьезно относится к своему детищу – собственноручно переписывает все статьи, сам все рисует – красное сердце на обложке, комиксы на задней странице, картинки к стихам и романам с продолжением.
Название рассказа «Судьба стула» вызвало в памяти бидермейеровские стулья в квартире Полаков. Мягкие, пузатые сиденья вишневого цвета…
«В общем-то я – обычное сиденье, изготовленное в столярной мастерской в Праге много-много лет тому назад, в золотые времена, еще до Первой мировой войны. Нас было множество одинаковых братьев, и разошлись мы по ресторанам и гостиным.
Долгое время я стоял в витрине и наблюдал за движением на столичной улице. Иногда около меня задерживались дамы в длинных или коротких, широких или узких платьях – как предписывала мода – и с восхищением на меня глядели».
Иван тоскует по своей красавице маме. Госпожа Полакова живет в терезинском доме для умалишенных, детей туда не пускают. Может, и правильно делают. Он бы ее не узнал.
«…Там провел я долгое время, пока меня не продали и не отнесли в квартиру, где я украшал собой парадные покои. Там я промучился много лет. В полумраке, среди тяжелых штор, мне снился прекрасный лес, где я родился».
Это квартира Полаков в Находе, с тяжелыми шторами и видом на гору, покрытую лесом.
«Одна у меня была радость – когда приходили гости. Всегда услышишь что-то новое, интересное, чему-нибудь научишься».
Помню, сколько было радости, когда я к ним пришла! Как мы с Иваном и Мишей лепили персонажей из «Острова сокровищ»! Размышляли, как сделать из пластилина просмоленную косичку, торчащую над воротом засаленного синего кафтана, как вылепить «засаленность»…
«Там я пережил войну; а после войны стали раздаваться недовольные голоса – квартира маленькая, архитектура несовременная… Словом, мне дали понять, что я некрасивый и несовременный, так что пришлось переехать в коммунальную квартиру. Там мне стало совсем плохо, и меня охватила тоска. У мальчика с реденькими волосами, младшего в семье из четверых, были свои игры, и он играл в них, но как! Вы бы поняли это, заглянув в его серый чемоданчик, в котором были аккуратно сложены вещи: футбольная форма, наколенники, налокотники, эластичные спортивные штаны и защитные очки. И все это хозяин чемодана напяливал на мои ножки, спинку и сиденье.
