якая плищь, не коегаждый вылезет.
– А кто, дурень, тебе втемяшил, что брат Филипп коегаждый?! – Аким направился обратно к телеге, но на полдороги остановился, обернулся и указал на Савку палкой-копалкой. – Истинно жив!
В глазах Акима сияло чистое безумие фанатика и видимо увидев удивленное лицо Савки, он привычно сдвинул брови и добавил сердито:
– И не плюскай боле. Деяний много, дай Бог до завтра управиться.
В работе хозяйственный Аким проявил недюжинную обстоятельность. Сначала он почти час искал место. Ковырял палкой-копалкой грунт, затем крутил головой по сторонам, щурился на солнце. Наконец, выбрал крохотную плоскую прогалину, начертил палкой на земле трапецию. Велел копать на добрую сажень. Савке это показалось много, но спорить не стал. Копали долго, до позднего вечера. Потом ели припасенного жареного гуся – у них в подводе сохранилась и снедь. Костра не разжигали, устроили навес из лапника и легли спать, укрывшись шубами. Наутро спозаранку, Аким сходил за водой к ручью и в котелке сварил красного цинского чаю, от которого хорошенько пробила их бодрость, и они возобновили работу.
Примерно за час докопали яму нужной глубины и габаритов и принялись таскать камни с обвала. Камешками обложили дно ямы. Работа была утомительная, к обеду только управились, но сильно устали, ели лепешки с чаем, час отдыхали. После разломали телегу, разрубили топором на короткие доски, которыми обложили стенки ямы. Мешки с товаром были кожаные – заслуга Филиппа, заботящегося о товаре. Их аккуратно выложили на каменное дно, сверху уложили досок и щеп, присыпали мелкими камнями, затем уже сухим грунтом. Аким еще достал мешочек с перцем и весь его рассыпал сверху в расчете хоть как-то отпугнуть животных.
В довершение ко всему, уже вечером, когда Савка валялся без сил на листве, неугомонный Аким принес два выкопанных куста и посадил сверху на присыпке – благо толщина грунта в два фунта позволяла, но на том не угомонился – натаскал еще дерна с травой и накрыл, так что и вовсе в голову никому не придет, что под ними спрятаны мешки с опиумом.
Солнце уже зашло, но Савка не переставал удивляться результатам их работы.
Утром съели последнее – по черствому пирогу с чаем. Аким стал показывать Савке знаки, по которым можно сыскать тайное место и трижды его спрашивал – запомнил ли, а если Савка забывал хотя бы один или неправильно повторял, Аким начинал его допрашивать снова. Когда Савка без пропусков трижды подряд все повторил, на этом дело не закончилось – от дороги Аким тоже мучал его экзаменуя вопросами о знаках, так что Савка в конце концов не выдержал и стал ругаться.
– Ты мне скажи лучше, Аким, амо нам теперь, неприкаянным?! Одни посередь ворожьего краю! Ни денег, ни брашна, токмо кобылы две!
– На север, брат, сыскать нам надобе тунгусов, зане же токмо в том едино спасение наше.
Глава 46
От бесконечных скитаний по еловым чащам и черностопным холмам, Завадскому казалось, что он дичает с каждым часом. За четыре дня они не встретили даже следов человека. Их редкими спутниками были только улары, ночные совы, да изредка мелькал в лесной дали упитанный зад косули. Природа вытесняла прежние заботы – размывала разум, вколачивала сомнения, подчиняла с неспешностью, непостижимой сгорающим в своих скоротечных жизнях людишкам.
Антон уверял, что они уже «под брюхом Байкала», хотя Завадский не понимал, как им удалось миновать путь на Ургу, никого не встретив. Тем не менее, давно уже пора было поворачивать на север. Путь не такой уж далекий – имея лошадей можно до Селенгинска добраться за день-два, а там и до Итанцинского острога рукой подать.
Проведя очередной день в дороге, они оказались на опушке кедрача у большого поля. Место как будто даже уютное – зеленое, солнечно-тенистое, будь лето – здесь бы повесить гамак и покачиваться, уложив на живот журнал и погружаясь в дремоту, ловить порывы тёплого ветра и слушать споры любителей возиться с шашлыком.
Филипп чувствовал, что неплохо натренировался ходить пешком на большие расстояния и достиг уже уровня, когда несмотря на добрую усталость, можно было прошагать еще километров двадцать. Здравый смысл подсказывал, что состояние это обманчивое и Филипп не стал тратить время – велел Тишке натаскать кедровых веток.
– Нам нужны лошади, Антон. – Сказал он, укладываясь на лежанку из лапника.
– Зело осторожно [опасно], брат. – Покосился на него Антон.
– Мы не можем вечно скитаться по лесам. Завтра мы должны повернуть на север.
Антон нехотя кивнул и вынув из чехла ружье, пошел за зверем.
Завадский не стал его дожидаться и лег спать, а утром проснулся раньше всех, огляделся – Антон спал, свернувшись под шубой калачиком, а Бес по своему обыкновению дремал облокотившись спиной о кедр, скрестив на груди руки и наклонив голову. Несмотря на холод, он ничем не укрывался. Лицо его во сне не искажалось гримасами и в таком состоянии Филипп снова обратил внимание на его неславянские черты. Он не был азиатом или арабом – скорее походил на южного европейца вроде итальянца или корсиканца, или может латиноамериканца, но без смуглости. Лицо у него было бледным, только длинные волнистые волосы черны.
А вот Тишки нигде не было. Завадский обошел округу и вдруг услышал голоса: один ломающийся, другой непривычно звонкий, смешливый. Филипп вышел к полю. На самом краю под раскидистой кедровой кроной сидели на коряге двое: смущенный Тишка и девчонка в сарафане с коротким золотистым хвостом волос. Филипп впервые увидел здесь девушку с хвостом вместо косы, причем в том симпатичном виде – стягивающим волосы к затылку. На коленях у нее располагалась большая корзина с шишками. Тишка и девчонка были примерно одного возраста, они сидели спинами к Филиппу, повернув друг к другу свои юные лица, за их профилями простиралось тронутое инеем поле, уходящее в облачную синь.
По горящим глазам нетрудно было угадать взаимную заинтересованность. Филипп заметил, что Тишка держал в своих грязных ладонях наполовину облущенную кедровую шишку и стараясь не шуметь подошел чуть ближе – он понимал, что девчонка в такой глуши не одна. Встав осторожно у кедра, Завадский поглядел вдоль опушки. Справа вдалеке на поле он увидел несколько женщин с корзинами. Одна из них повернувшись к ним закричала с неожиданно знакомой Филиппу интонацией:
– Анютка-а-а-а!
– Ну?! – крикнула в ответ девчонка. Несмотря на юность и нежный облик, голос у нее звучал
