же самое для него. Если бы все было иначе…
Николай снова принимает спокойное, задумчивое выражение лица.
— Не думаю, что имею право говорить тебе, о чем я думаю, сестренка, — говорит он приглушенным голосом. — Но, если ты думаешь о…
— Лилиана говорила со мной. — Я тяжело сглатываю. — Я еще не знаю, что буду делать. Но мне есть о чем подумать. И если придут документы на развод…
Николай поднимает бровь, и я чувствую, как в моей голове медленно начинает формироваться план.
— Если они придут, — говорю я с большей твердостью, чем раньше, — убери их в безопасное место. Но я не буду их подписывать. Пока не буду.
А может быть, подумала я, оглядывая чайный сервиз и вспоминая поместье в Ирландии, может быть, и вовсе нет.
28
ТЕО
Как только я узнал, что Марика в безопасности, как только Николай сказал мне, что доктор констатировал ее истощение, но в остальном она в основном здорова, я сбежал обратно в Дублин.
Думаю, это была форма покаяния, больше чем что-либо еще. Способ оправдать себя, вернувшись в поместье, где мы с Марикой разделили несколько самых счастливых моментов. Как только я ступил на борт частного самолета, меня захлестнули воспоминания о ней: о том, что я сделал с интерьером самолета для нашего медового месяца, о вкусе шампанского на моих и ее губах, о том, как она прижималась ко мне, когда я погружался в ее тепло и брал ее, не обращая внимания на то, кто еще может увидеть.
И я помню, что тот, кто увидел, положил начало концу.
Как только я выхожу из машины перед особняком, на меня обрушиваются воспоминания. Марика, стоящая здесь со мной, видящая дом, который я построил как свидетельство борьбы и успеха моей семьи, мягкое удивление на ее лице, когда она воспринимала все это. В тот момент я сразу же смог увидеть будущее, которое я хотел видеть с ней — здесь, а не в Чикаго.
Усадьба полна воспоминаний, сладких и приятных. Губы, руки и тело Марики, сплетенные с моими — у двери, в гостиной, в кровати, которая была нашей. Я заставляю себя спать в ней, лежать, глядя в потолок, и вспоминать каждые моменты и хорошие, и те, когда я заставлял ее ненавидеть меня. Те, где я потерял контроль над собой и все испортил. Я наказываю себя единственным известным мне способом, воспоминаниями и сожалением. Я хожу по дому, как призрак, вспоминая то, что я говорил ей, когда показывал каждый дюйм, разговоры, которые мы вели на кухне, то, как я представлял себе наших детей, бегающих по нему в каждое время года. Каникулы, лето, солнце и снег, я представлял себе все это.
Теперь я возвращаю себе все ее мучения, заставляя себя переживать все это снова и снова.
Оказавшись здесь, я вспоминаю, что не забрал кольцо. Так будет лучше, говорю я себе, не могу представить его на пальце другой женщины. Интересно, что она с ним сделала, выбросила, как я полагаю, потеряв десятилетиями хранившуюся семейную реликвию, и в этом я тоже виню себя. Я думаю о женщине, на которой мне придется рано или поздно жениться, если я хочу сохранить свое место, неизвестной женщине, которую почти наверняка выберут для меня за дублинским столом, и чувствую вину другого рода, потому что, кем бы она ни была, она всегда будет сравниваться с тем, что я потерял.
Марика была ближе всех к тому, чего я так жаждал, единственным вкусом любви, который у меня был. Я больше никому не смогу дать ее или почувствовать. Я буду держаться замкнуто, отстраненно хотя бы для того, чтобы не повторять ошибок.
Какой бы брак я ни заключил в следующий раз, он будет самым традиционным. И это тоже наказание, которое я для себя определил.
Документы на развод я отправил еще до отъезда, поручив своему адвокату позвонить мне, как только они будут подписаны. Это было, пожалуй, самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать, но я дал Марике обещание. Я выполнил его в точности, открыв счет, на который переведут деньги ей сразу после подписания бумаг, и это будет значительная сумма. У нее больше не будет причин разговаривать со мной. Скорее всего, я больше никогда ее не увижу. И каждый раз, когда я вспоминаю об этом, мое сердце разбивается вдребезги.
Я сказал Финну, что не знаю, когда вернусь в Чикаго. Я оставил дела в его руках, чтобы теперь они были в порядке, хотя остальные за столом не были склонны радоваться моему решению. Я сказал им, что еду в Дублин, чтобы посоветоваться с здешним столом насчет новой жены, и они мне поверили. Мне придется вернуться домой с какими-то перспективами, если я не хочу, чтобы меня сочли лжецом, но это проблема на потом.
Пока же я спрятался подальше. Прошло уже несколько дней, хотя я не считал их. Они слишком длинные, без нее, и ночи бессонные. Всю свою жизнь я не верил, что кто-то сможет заставить меня чувствовать себя так. Я никогда не рассматривал такую возможность. И я задаюсь вопросом, в какой степени это причина того, что в конце концов я потерял ее.
Если бы я мог что-то сделать, искупить свою вину, унизиться, чтобы вернуть ее к себе, я бы сделал это. Я бы умолял ее, если бы это было необходимо. Но она ясно дала понять, что это не имеет значения. Ничто не заставит ее простить меня, и я понимаю, почему.
Из всех сожалений, которые я испытываю после нашего короткого брака, то, что наше последнее время вместе было наказанием, — самое худшее. Я хочу, чтобы наши последние минуты вместе были чем-то другим, но есть только это: ссора в гостиной, а потом тот последний раз, когда я держал ее на руках, в подвале, где ей было больно снова и снова.
Мне кажется, что прошла почти неделя, когда я выхожу в задний сад. Там работает персонал, который следит за его благоустройством и обрезкой, меняя его по временам года, и он выглядит так же прекрасно, как
