Сванхейд соглашалась, что в этом что-то есть.
Королева в этот раз почти не участвовала в разговоре, что для нее было необычно.
– Что-то ты грустна, госпожа, – шепнула ей Снефрид. – Или тебя огорчает, что такой прекрасный цветок обречен на скорую гибель?
Сванхейд вздрогнула: в это время она смотрела на Вито и невольно отнесла слова Снефрид к ней.
– Ты думаешь, она умрет? – совсем тихо прошептала она, наклонившись к Снефрид. – Так сказала твоя диса?
В мудрость и могущество дисы Снефрид здешние женщины уже верили, как в силу самой Фригг.
– О нет! – ахнула Снефрид, поняв ее. – Я о цветке.
– У меня… дурные предчувствия, – Сванхейд украдкой показала глазами на Вито. – И ведь тебя с твоим дивокамнем тут уже не будет. Может, оставишь его нам? Свенельд заплатит, если хочешь.
– Нет, я не могу с ним расстаться, – с сомнением сказала Снефрид. – Я получила его… ну, ты знаешь.
За это время она доверила Сванхейд многое из своих приключений, и та уже знала, как Снефрид побывала в хижине у Старика и Старухи. (Особенно Сванхейд и Ульвхильд жаждали услышать подробные описания сыновей-оборотней.)
– Но хотя бы на время! А летом Свенельд привезет его тебе назад, когда они пойдут в Булгарию… Я пару марок золота не пожалела бы, чтобы иметь такой пояс, – вздохнула Сванхейд. – Может, если бы он был у меня, мои сыновья могли бы вырасти…
В доме Олава, кроме Ульвхильд, имелись еще две дочери, рожденные Сванхейд. Их звали Альвхильд и Мальфрид, старшей было семь, а младшей – три года. Но рожала Сванхейд четыре раза. Первый из сыновей, Хакон, умер через несколько дней после рождения, а второй, Бьёрн, родился в начале этого лета, но прожил чуть больше месяца. К появлению здесь Снефрид о нем уже перестали говорить, а Сванхейд никак не показывала, насколько глубоко ее задела эта потеря.
– Ты же понимаешь, моему мужу необходим наследник, – тихо заговорила она, пользуясь тем, что за шумом болтовни ее не услышит никто, кроме Снефрид. – У него был сын от первой жены, родной брат Ульвхильд, но он умер несколько лет назад, еще отроком. И вот у Олава нет никаких сыновей! Я думаю, отчасти поэтому Годо так хотел жениться на Ульви – ведь если их так и не будет, то ее муж сможет унаследовать Хольмгард. Конечно, у Олава есть еще брат, Ветурлиди, но Годо, скажу я тебе, был в десять раз больше похож на конунга, чем этот пузырь волосатый! Люди бы его поддержали. И вот Годо тоже нет, и она говорит, что больше никогда не выйдет замуж! Что нам делать? Спросила бы ты у твоей мудрой дисы!
– Я не могу спросить, что вам делать. На такие вопросы они не отвечают.
– Да, я знаю! – с досадой ответила Сванхейд. – Я раскидывала руны. Они говорят, «препятствие», и что корни его где-то в прошлом. В женщине. В какой женщине? Во мне? Это я не могу родить здорового сына? Я в это не верю, но даже если так, можно ведь как-то помочь? Может твоя диса сказать, какой жертвы желают богини за то, чтобы наконец послать мне здорового сына?
Снефрид подумала немного.
– Знаешь что, госпожа… если сегодня такой день, когда боги посылают знаки… не стоит его упускать. Но только нам потребуется более спокойное место…
– Пойдем в баню!
– Э… не поздно ли? – Снефрид удивилась. – Темно!
– И хорошо. Я не мыться тебя зову, а гадать. Здесь принято гадать в бане. Там же, где рожают. Только тихо…
Отложив веретена, они тихонько встали, стараясь не привлекать внимания, взяли шубы и выскользнули через заднюю дверь женского покоя, чтобы не проходить через гридницу, где Олав с мужчинами пил пиво, рассуждая о прошлых и будущих подвигах. Снефрид успела тайком сунуть за пояс свой жезл вёльвы и запахнула шубу, чтобы никто его не увидел. Поддерживая друг друга, чтобы не поскользнуться – грязь на дворе замерзла в камень, землю припорошил снег, – они пробежали через конунгов двор и площадь к воротам. За воротами было еще несколько дворов, за ними протока, впадавшая в Волхов, а на протоке стояли бани, в том числе и конунгова. Ворота Хольмгарда уже закрыли на ночь, у ворот и на уцелевшей с южной стороны башне стояли дозорные. Запретить королеве выйти, конечно, они не могли, но Былемир – старший вечернего десятка – послал с ними отрока с факелом.
Отрока они оставили снаружи и велели ждать, а факел забрали. Промозглый воздух в бане был еще холоднее, чем снаружи, и Снефрид, передернувшись и чихнув, подумала: понятно, почему словене гадают в банях. Сам этот влажный холод наводит на мысль о близости мертвых. Напоминает ту росу, что вьется над источником у корней Ясеня…
В бане не было ни свечей, ни светильников – в темное время сюда не ходят, а днем для мытья хватает света из оконца. Сванхейд держала факел, но он уже начал мигать и гаснуть.
– Погаси его, – сказала Снефрид, когда они огляделись и убедились, что ничего страшного в бане нет.
Хотя избавиться от тревоги это не помогло. Сванхейд положила факел в печь, и вскоре он там погас. Выползло немного дыма. Дверь они закрыли, сквозь оконце вливалось немного лунного света – ровно столько, чтобы отличить человека от печи.
– Что нужно делать? – прошептала Сванхейд.
Наделенная присутствием духа, достаточным и для мужчины, она не так чтобы боялась, но слегка оробела в ожидании встречи с дисой.
– Моя диса когда-то была призвана для твоего брата Эйрика, – так же шепотом пояснила ей Снефрид. – Но я думаю, ради вашего родства она поможет и тебе. Помогла же она Свенельду…
– Это сделала твоя тетка? А ты сумела бы призвать дису для другого человека?
– Для кого?
– Если у меня все же будет еще сын, я бы хотела, чтобы у него была своя вирд-кона. Тогда она уж сумеет уберечь его и дать удачу! Я знаю, что у моего покойного деда Бьёрна была вирд-кона, но не слышала, чтобы в здешних краях кто-то умел призывать спе-дису.
– Я спрошу у Хравнхильд, можно ли будет это сделать. Если она меня научит, то отчего же не попробовать?
Снефрид подняла в темноте жезл и заговорила:
Хравнхильд, ответь!
Я спрашивать буду!
Явись предо мной,
Чтоб все мне открылось!
Сына родит ли
Олаву Сванхейд?
Даст ли наследника
Конунгу Хольмгарда?
Сначала было тихо, и Снефрид уже думала начать заклинание снова – или позвать Хравна
