– А я? – Джой вдруг вспомнила о себе, ведь разве не она была главной обидчицей в тот день? И единственной взрослой.
– Я пыталась соблазнить вашего мужа. Пока вы были в больнице.
– Ах это. Но ты бы не стала по-настоящему…
– Стала бы, – подтвердила Саванна. – Я же сказала, что делала вещи и похуже. Гораздо хуже. Я совсем не хороший человек.
Наступали сумерки. Они сидели на террасе, наблюдая, как по огромному оранжевому небу порхают сотни черных летучих мышей. Джой вздохнула и почувствовала прилив и отлив гнева, а успокоившись, сказала:
– Думаю, ты хороший человек. Хороший человек, совершивший несколько не слишком хороших поступков. Как все мы.
– Я могла разрушить ваш брак, – возразила Саванна.
– Ну да, – отозвалась Джой. – Это было ужасно. Ты должна обещать, что больше никогда ничего такого не сделаешь, потому что некоторые супружеские союзы не выдержали бы подобных обвинений, но ты знаешь, я ни на миг не поверила, что Стэн домогался тебя.
– Я не то имела в виду, – пояснила Саванна. – Я сказала ему, что это вы отослали Гарри.
Этим откровением она и правда могла покончить с их браком.
– Что ж, да, но никто не просил тебя держать это в секрете. Я сделала это сама. И честно говоря, не рассчитывала, что мой поступок так долго останется тайной.
Саванна вздохнула так, будто Джой ничего не поняла.
– Ладно, но я нехороший человек.
Казалось, она пыталась сказать Джой больше того, что говорила, будто в ее словах таились какие-то скрытые послания, и если Джой напряжется, то сможет их расшифровать, однако Джой видела перед собой только очень расстроенную молодую девушку, которой сильно не повезло в жизни, которая пришла к ней в дом, готовила и убирала для нее.
Джой ждала, пока Саванна выложит все, что у нее на сердце. Она чувствовала ее желание поговорить, как раньше улавливала желание своих детей облегчить душу – признаться в каких-то ужасных поступках или неприличных мыслях, и обычно, если она проявляла терпение и не давила на них, они наконец делились с ней тем, что хотели сказать.
Но Саванна сидела, крепко обхватив пальцами одной руки висевший у нее на шее ключ, и смотрела в чернеющее небо, пока летучие мыши не растворились в чернильной темноте, а когда наконец открыла рот, то произнесла только:
– Пожалуй, я приготовлю нам на обед фриттату с томатом и базиликом.
Джой отчасти испытала облегчение. Саванна не ее ребенок. Зачем ей узнавать тайны чужого человека? К чему это?
Когда двадцать один день подошел к концу и они попрощались со своим крошечным домиком в лесу, Саванна повезла их обратно в Сидней.
– Что ты теперь будешь делать? – спросила Джой.
– Наверное, позвоню брату. Скажу, что прошла его «испытание» и оно того стоило, а дальше не знаю, чем займусь. Начну новую жизнь где-нибудь. А вы?
– Полагаю, я просто вернусь домой, – ответила Джой.
Впервые она поняла, как это здорово – иметь возможность произнести такие слова.
– Кто готовил для тебя, пока меня не было? – спросила Джой у Стэна как-то раз за обедом.
– Каро присылала ужасно невкусную баранину. Несколько раз еду привозила Бруки, – ответил Стэн. – Но я сказал ей, что могу готовить для себя сам. Не знаю, откуда взялась эта фраза, мол, «Стэн яйцо себе сварить не умеет». Варить яйца научил тебя я.
– Нет, – возразила Джой.
– Да, – сказал Стэн.
В голове всплыло воспоминание, прекрасно сохранившееся, как старинный предмет искусства в музее.
Он действительно научил ее превосходно варить яйца всмятку и по ходу дела рассказал, что ребенком, после того как отец ушел от них, часто готовил для себя еду, когда мать «дремала». Тогда Джой охватило девичье, чувственное желание покормить своего мужчину, насытить его, как сделала бы настоящая женщина, стать ему матерью, какой у него не было, вот почему она не пускала его на кухню, прогоняла прочь, пока он не прекратил туда заглядывать, и по мере того, как годы шли, приготовление еды перестало ощущаться ею как занятие чувственное, женственное, проникнутое любовью и превратилось в каторжную рутину.
– Может, нам готовить по очереди, – предложила она. – Во время локдауна.
– Конечно, – согласился Стэн.
«Будьте осторожнее в своих желаниях», – предупреждала Дебби Кристос, которая до сих пор хранила недобрые воспоминания о том годе, когда Деннис вознамерился сравняться в кулинарном искусстве с французскими шеф-поварами и тратил долгие часы на приготовление каких-то ужасных блюд, которые часто требовали использования невинных утят.
Слава богу, Стэна утята не интересовали, зато оказалось, что он способен вполне успешно поджарить что-нибудь на обед.
Когда он впервые поставил перед Джой тарелку, то включил на своем новом телефоне песню 1974 года «You Ain’t Seen Nothing Yet», тогда они были совершенно другими людьми и в то же время ровно такими же.
– Неужели не видел? – спросила Джой.
– Не-а, – ответил Стэн.
Иногда в два часа ночи – почему-то это происходило всегда именно в два – Джой резко садилась в постели, оттого что в ее сон просачивался страх: ей в голову лезли мысли о Стэне в наручниках, о веренице гробов в теленовостях, о Полли Перкинс, которая, оказывается, вовсе не уехала благополучно жить в Новой Зеландии, как думала Джой, а была закопана в буше, и тело ее обнаружили, пока сама Джой была в отъезде, и люди какое-то время (очень недолгое) думали, что это может быть Джой; и она задумывалась обо всех тех женщинах, которые, как и сама Джой, считали свою жизнь слишком обыкновенной, чтобы умереть насильственно и попасть в криминальные теленовости, и тем не менее так случалось, и обо всех обычных людях, вроде них со Стэном, которые планировали стать активными пенсионерами и жизнь которых теперь обрывалась жестоко, внезапно и слишком рано.
Джой пробовала применять техники, предложенные Эми, которая переживала локдаун гораздо легче, чем ее друзья, потому что те никогда не испытывали неотвязного экзистенциального страха на том уровне, на котором он был знаком Эми с восьмилетнего возраста.
С восьмилетнего! Джой не вполне понимала, что такое экзистенциальный страх, но звучало это явно зловеще.
Сперва она попробовала, по примеру Эми, делать дыхательные упражнения, но они всегда напоминали ей о родах, а роды у нее проходили очень агрессивно и быстро – все четверо ее детей буквально ворвались в этот мир, – так что дыхание то так, то этак не особенно ее расслабляло.
Эми также предлагала «практиковать благодарность», упражнение состояло в том, чтобы перечислять мысленно все то, за что вы благодарны, и у Джой это хорошо получалось.
Поводы для благодарности были. Например, Индира и Логан не только снова жили в вместе, но и заключили помолвку. Кольцо ужасное! Но Индире, кажется, понравилось, и девочки велели Джой ни слова не говорить о кольце и какое оно безобразное, так что Джой закрыла рот на замок. Она лишь надеялась, что однажды, через много лет, когда в их браке наступит черная полоса, Индира не воскликнет: «Я всегда ненавидела это кольцо!» Джой трудно было вынести мысль, как обидится бедняга Логан, если это случится. «Думаю, он выживет, мама», – сказал Трой.
