наружу. Снова торошение. Обломило ещё метров пятнадцать нашего ледяного поля. Оно не выдерживает груды торосов, наваливающихся на него из трещины, и постепенно поддаётся. Гряда торошения подступает к кают-компании. Если так будет продолжаться, то скоро от нашей льдины не останется ни метра.
Днём вскрылась трещина метра на три – четыре. Хотя поля в одном месте сошлись, переезд всё задерживается: трактор по-прежнему не работает, а без него о перевозке домиков и думать нечего.
Вот уже 23-е, а самолёта всё ещё нет. По всему побережью стоит отвратительная погода. На Диксоне ветер 40 метров в секунду. В такую пургу, конечно, самолёт вылететь не может. Как бы мы не остались к Новому году без свежих продуктов, писем и посылок.
24 декабря
Штурман Александр Медведь, дежурный, входит в наш домик в 12:00.
– Поднимайтесь! – зычным голосом произносит он. – Спешите на завтрак. Сегодня обширное меню: кофе, пельмени и… аврал!
Пожалуй, последнее блюдо не особенно приятно, но долгожданно: значит, трактор отремонтирован и сегодня начнётся переезд. Погода не сулит ничего хорошего. Низко стелются тучи, и ветер, порывистый и холодный, взметает снег.
Туда, где сошлись ледяные поля, собираются все жители лагеря, кроме дежурного и повара. Им положено оставаться на своих постах.
Удары пешней и лопат обрушиваются на выползшие торосы, и понемногу в их сплошной гряде появляется проход, вполне достаточный, чтобы провезти и домики, и кают-компанию. Там, где лёд несколько рыхл, помостом для трактора служат брусья, положенные точно на расстоянии между гусеницами, а под ними навалены ровные, плоские ледяные глыбы. Сама переправа пока не внушает опасений, а после первого проезда трактора мы окончательно убеждаемся, что всё кончится благополучно.
Домик за домиком переправляется на ту сторону. Даже кают-компания не доставила ни Комарову, ни нам особых хлопот. После короткого перерыва на обед мы снова принимаемся за дело. Работа идёт сравнительно быстро. Полыхают огнём заготовленные заранее банки с бензином, и длинные мятущиеся тени вздрагивают на снегу. Старый лагерь быстро пустеет. В первую очередь перевозим продукты и газ. Вертолёт, загудев моторами, поднялся в воздух и перелетел на новую стоянку.
После ужина загружаем сани имуществом. Одни облепили тяжёлые сани, другие примостились на нартах. Кому не хватило места, устраиваются прямо верхом на бочке, которую положили на металлические санки и привязали к хвосту каравана. Под звуки пыхтения трактора, из трубы которого клубится синий дым, караван вытягивается в длинную цепочку.
Для ускорения работы используем вторые сани, на которых была построена передвижная мастерская. Сбив их досками со второй парой, мы получили довольно удобное сооружение для перевозки груза. К вечеру все буквально валятся с ног и расходятся по домикам, едва кончился ужин.
25 декабря
С утра работа продолжается. Лагерь, названный «пепелищем № 2», понемногу пустеет. Странно создан человек. Ещё вчера мы волновались, строили планы, беспокоились за судьбу льдины, мечтали о переезде, а сегодня мирно спали на новом месте, словно льдина, на которую совершено переселение, не льдина. Опять потянулись от домика к домику заиндевелые провода, вспыхнул в окнах электрический свет.
Много хлопот доставили нам палатки. Пришлось вырубать их изо льда и, перевернув кверху дном, везти на санях. Но в один из рейсов, увлечённые перспективой быстрого переезда, мы так нагрузили сани, что на первом же крутом повороте раздался треск, всё полетело набок и, что самое печальное, сломался полоз одной пары саней.
Пришлось ограничиться снова прежней «одиночкой».
26 декабря
Трудно поверить, что все бесчисленные тонны груза уже на новой льдине. Казалось, что перевозу не будет конца. Разгрузив доверху наполненные сани, ложишься на спину и под скрип полозьев смотришь в бездонное небо, усеянное тусклыми мерцающими звёздами. Сани бросает из стороны в сторону, но ты ничего не замечаешь. Пыхтение трактора да скрип снега не в силах нарушить ледяного безмолвия. Медленно скользит луч прожектора. Вот он вырвал из темноты огромную шевелящуюся глыбу, на мгновение замер, словно ощупывая подозрительно ожившую громаду, и снова ползёт дальше, высвечивая нагромождение торосов, плотным кольцом окруживших наш старый лагерь. Один за другим, размахивая языками пламени, вспыхивают костры, и тогда вся территория старого лагеря вдруг заливается оранжевым колеблющимся светом.
Нашу работу по переселению можно назвать настоящими раскопками: сугробы поглотили грузы и палатки. Только и слышно:
– Давайте сюда! Ящик с умывальниками нашёлся!
Или:
– Даю премию тому, кто скажет, что в этой бочке!
Шутки не иссякают, и время текло бы совсем незаметно, если бы ноги и руки не ныли от многочасового непрерывного напряжения.
Трактор, мигая фарами, то и дело совершает рейсы между старым и новым лагерем.
Комаров, закутанный до бровей, словно прирос к сиденью. В кабине адский холод. Сквозь заиндевелые стёкла с трудом можно разобрать проложенную дорогу, и Миша иногда съезжает с «накатанного» пути, волоча за собой весь караван из нарт. Так получилось и на этот раз. Мы не успели оглянуться, как трактор вдруг свернул в сторону и на полном газу пополз прямо на снежные холмы. Трёшников бросился за ним, проваливаясь в снегу:
– Миша, Михал Семёныч, Комаров! Стой, стой!!
Но за гулом мотора голос его не слышен водителю, и он продолжает ехать по целине.
Трёшников, выбившись из сил, садится на снег и, в сердцах махнув рукой, кричит ему вслед:
– Да пропади ты пропадом! Езжай куда хочешь!
Но по сугробам далеко не уехать. Трактор застревает в снегу, и с покосившихся нарт весь груз съезжает на землю.
Мы, ворча, увязываем всё заново. Но что делать, если шоссе наше не освещено, а одних фар недостаточно.
Сегодня уже 88˚03' северной широты. Ещё один хороший (относительно) ветреный день, и мы вступаем в новый градус – 87-й.
27–28 декабря
В ожидании самолёта дни тянутся страшно медленно. Пытаюсь писать письма, но что-то это дело не клеится. Сядешь за стол, а мысли улетают совсем в другие края. Воет за стеной ветер, и почему-то этот особенно тоскливый звук навевает грустные мысли. А Новый год всё приближается. Он идёт по сугробам, через валы торосов и зияющие трещины. Времени до него остаётся немного, но даже не знаешь – торопить ли его или просить задержаться.
Сон стал беспокойным, и долго ворочаешься с боку на бок, пока наконец, утомлённый борьбой с бессонницей, не зажигаешь свет и не берёшься за книгу.
Мазурук уже на Челюскине. Но когда же он будет у нас?! Миша весь день не слезает с трактора, пока «банщики»-аэрологи не начинают возмущаться. А баня нынче хороша! В передней половине овальной палатки, перегороженной
